Я с некоторым нетерпением, патологическим скорее всего, ждала наступления этой сакральной даты — 1 декабря. Страдающим амнезией напомню: в этот день убили Сергея Кирова. Сему событию ровно 80 лет.

Это, стало быть, 80 лет тому назад ленинградская писательница Раиса Васильева, впоследствии расстрелянная в Воркутинском лагере, автор сценария знаменитого в прошлом фильма «Подруги» и одна из его героинь, придя в издательство, где печаталась ее книга, сине-белыми, как бумага, губами произнесла: «Всё кончено. Теперь мы все погибли». Это рассказала ее близкая подруга, работавшая в том издательстве. Тоже, кстати, арестованная в 37-м, но по счастью выжившая.

Предчувствие Васильеву не обмануло. Да и не предчувствие это было, а точное знание. Маховик репрессий, заранее просчитанный и запланированный, завертелся с такой мощью и неотвратимостью, что спасти от него могло только чудо. Чудес, увы, не бывает.

…И я теперь ждала. Нет, даже не вдумчивого анализа того события, хотя он, вне всякого сомнения, был бы не лишним. При повальном историческом беспамятстве и моральной глухоте ждать его нынче бессмысленно — в нем нет потребности, ни общественной, ни личной. Ну, разве что кто-то из старых либералов вздохнет да крякнет. Не ждала я и привычных начисто бесполезных теледебатов на тему «А был ли мальчик». Мальчика, тем паче убиенного, как нам всем разъясняют, разумеется, не было, а были чистые голубые дали и трели соловьев на рассвете.

Я ждала простого упоминания этого события, повлекшего за собой гибель миллионов наших соотечественников. Именно миллионов, покойный ныне философ Григорий Померанц соврать тут не даст. И тень революционерки Ольги Шатуновской, в 30-е репрессированной, а позже жизнь положившей на то, чтобы донести-таки правду об этом убийстве и его организаторах, равно как и о числе невинных жертв, до правительства и лично до Никиты Хрущева, тоже взывает к разуму. Правда, замечу попутно, вообще много к чему взывает, к совести не в последнюю очередь. Ольга Шатуновская называла цифру, которую она знала точно, — почти 20 миллионов арестованных, из них 7 миллионов — расстрелянных. Померанц в книге «Следствие ведет каторжанка» (2004) написал: «Эта цифра — 20 МИЛЛИОНОВ, пишу ее возможно более крупно, — единственно точная, которая должна существовать в истории, и другой исходной точки у нас не осталось».

Это Суслов, вечная память его негодяйству, простым росчерком пера убрал из нее, сказано у Померанца, лишний ноль и вывел новую — 2 миллиона. Всего-то!.. А мы дружненько пошли следом за Михал Андреичем и, вздохнув, приняли к сведению.

Чего в истории, дескать, не бывает. А уж в нашей, такой трудной, но и такой духоподъемной, — тем паче.

Горестный вздох и трудно скрываемая гордость в увлажненном взоре.

Итак, я ждала. Ждала день, другой, третий. Взор утешился на одной-единственной статье, точнее, заметке, — историка Георгия Мирского, современника убийства Кирова, на сайте «Эха Москвы». Больше не было — ничего. Вообще, ну понимаете — вообще ничего. Да и то за робкое упоминание сего события, кстати, повторяющее давнюю версию, рожденную в недрах КГБ, о том, что то было убийство на сугубо личной почве (злодейка-ревность), автор огреб такие злобные комментарии, что не раз, поди, поёжился.

Уважаемому Георгию Ильичу я бы, конечно, посоветовала крайне внимательно, с карандашом в руках, прочитать упомянутую книгу Померанца, увы, преступно ныне не читаемую, где скрупулезно исследована как история самого убийства, так и многочисленных лжей, накрученных после него. Уж наши лубянские мастера ледоруба, топора, пули и дыбы старалась тут как могли. Убиты были, как скрупулезно расследовала и доказала Шатуновская, все до единого свидетели и участники этого грандиознейшего спектакля, поставленного державной рукой Сатаны. Таинственно исчезли, растворились в воздухе документы, тщательно ею собранные и полностью подтверждающие ее вывод о том, что Киров был убит по прямому указанию Сталина. Остались — ее собственные рассказы об этом, подтвержденные свидетельством Григория Померанца, и масса косвенных доказательств, внимательный анализ которых позволяет убедиться в том, что она не ошибалась и работала на пределе возможного.

Ясное дело, что, возникни сегодня в государственных верхах пламенное желание постичь-таки историческую правду и докопаться до истины, сделать это было бы не так и трудно. Наши доблестные чекисты, когда им было нужно, могли отыскать врага хоть на дне морском и распутать самые законспирированные преступления, о которые ломали зубы Шерлоки Холмсы мирового масштаба. Но это — когда им было нужно…

Удивительно сегодня конечно же не само по себе нежелание дьявольского ведомства раскапывать правду и наводить тень на собственный плетень. Удивительно было бы, если бы таковое желание у него вдруг прорезалось. На этот счет как раз никаких иллюзий никто из нас не питает. Чай, не вчера родились, знаем, где и при ком живем, какая правда и кому нужна, а какую надо закопать поглубже, да так, чтобы и концов никаких.

Но наше-то всеобщее беспамятство, так отчетливо, до рези в глазах, проявившееся именно в эти дни, — оно-то чем объясняется? Или это уже вообще не беспамятство, а бесстыдство? Или эта такая степень нравственного падения нации, которая становится уже необратимой? Или на нас на всех разом напала неизлечимая болезнь, именуемая бессовестностью, и убила в нас и ум, и честь, и сострадание к МИЛЛИОНАМ невинно погибших, и желание прикоснуться к истокам трагедии, накрывшей сегодня страну?

А нам надо к ним прикоснуться. Да нет, что я говорю: просто прикоснуться к ним эдакими перстами легкими, как сон, мало. Их надо вскрыть, как застарелый нарыв, поразивший из-за недолеченности все тело, и до того-то не больно здоровое.

И нет у меня ответа на вопрос, чем объяснить не гэбэшную, а нашу с вами амнезию.

Мне стыдно за вас, дорогие мои соотечественники.

Фото из архива ТАСС