Это было несколько лет назад. Власти еще не разогнали фестиваль «Пилорама», проходивший на территории советской политзоны «Пермь-36». Арсений Рогинский, бывший здешний зек, повел меня, новичка, на экскурсию по местам, где получал воспитание от прошлых вертухаев. Дошли до штрафного изолятора — цементного сырого мешка за глухой металлической дверью.

— Хотите посидеть там? — ласково предложил Арсений Борисович. — Минут десять...

Ну, минут десять — отчего ж не посидеть? Я, разумеется, согласился.

— Стучите, если что, — совсем уже нежно попрощался со мной Рогинский и с лязгом закрыл дверь за моей спиной.

Дело было жарчайшим летом, но градусов в каменном мешке было совсем немного. Затасканное выражение «могильный холод» пришло на ум сразу, вместе с мыслью, что десять минут — это довольно большой отрезок времени. Света почти не было: тот, что проникал из-под потолка через щель размером чуть более щели почтового ящика, обозначал очертания каменного узкого мешка. Приглядевшись, я увидел железную шконку, приделанную к стене. Опускалась эта шконка на шесть ночных часов, остальные восемнадцать тут надо было просто стоять. Прислониться к склизлой холодной стене нечего было и думать. Легко проходя сквозь кеды, холод поднимался по ногам...

На третьей минуте я поймал себя на позыве заколотить кулаками в железную дверь. Минуте к седьмой позыв перешел в устойчивую панику... Бог знает на что я согласился бы ради того, чтобы меня выпустили отсюда.

Сергей Адамович Ковалев просидел в этом мешке, с небольшими перерывами, несколько лет.

Он не самый легкий в общении человек, этот Сергей Адамович. С ним бывает трудно даже соратникам. Он сотворен не из пластилина, а из метеоритного камня. У него, видите ли, есть убеждения. Он, видите ли, твердо отличает добро от зла — и совершенно не склонен к компромиссам в этом вопросе.

В 1974 году Ковалев обратился к Андропову с требованием вернуть принадлежащий ему — и изъятый при обыске НЕ У НЕГО — экземпляр «Архипелага ГУЛАГ». Это, видите ли, была его собственность! Дорого бы я дал, чтобы заглянуть через роговые очки председателя КГБ в его сволочные глаза в тот момент, когда об этом было доложено...

Ответ на это письмо, в сущности, известен: тот самый каменный мешок в «Перми-36».

Не помогло. Ни лагерь, ни ШИЗО внутри него не изменили ни звездного неба над головой, ни нравственного закона внутри Сергея Адамовича. Он может сидеть в каменном мешке или в Государственной думе Российской Федерации, но это будет один и тот же Ковалев.

И этот, уже шестидесятипятилетний, депутат Ковалев бросится спасать сотни жизней в захваченном Басаевым Буденовске, чтобы получить от родной страны и новых вертухаев новое клеймо предателя, — и примет это клеймо с высоким безразличием человека, приверженного разуму. Он давно и твердо отличает добро от зла, и ему не очень интересно, что вы об этом думаете.

Его можно вывалять в грязи, но вы удивитесь результату. Потому что в собственной грязи, запыхавшись от усилий, окажетесь вы сами, а Сергей Адамович, внимательно подбирая слова, аккуратно, звено за звеном, проверит доводы своего разума, и только пожмет плечами. Он ведь прав, не правда ли? Прав. И белое не перестало быть белым. А в том, что оно заляпано поверху грязью, нет ничего нового.

Он, конечно, маргинал, этот Ковалев. Если бы такие люди, как он, не были маргиналами, мы бы жили в совсем другой стране. Ее не будет, и об этом бессмысленно мечтать, — но можно (еще разрешается) пожелать здоровья этому трудному человеку рядом с нами.

Ясному и неизменному, как звездное небо над головой.


Фото ИТАР-ТАСС/ Сергей Карпов