Алексей Левинсон, социолог «Левада-Центра»:

Там, где принимаются решения о мероприятиях такого рода, есть тенденция к самозапугиванию, а также к запугиванию других, более высокопоставленных, лиц. В результате возникает ведомственная инерция: если кто-то указал на опасность, значит, надо её предотвращать. И пошло-поехало.

Николай Сванидзе, тележурналист:

Это не способ кого-то запугать, а искренняя паранойя. Если бы подобные действия были направлены на запугивание, было бы проще, потому что присутствовал бы элемент рациональности. А так это иррационально и потому очень неприятно. Нет Майдана, нет угрозы Майдана, есть восьмидесятипроцентная с гаком поддержка руководства страны и лично президента, и при этом — дикий, на уровне ночного кошмара, необъяснимый страх перед таким сценарием. Это началось давно, ещё после первой «оранжевой революции» в Украине, когда поздравили Януковича, а победил Ющенко. Потом этот страх усилился после серии переворотов на Ближнем Востоке и убийства Каддафи. Наконец, последний удар нанёс, конечно, новый киевский Майдан, бегство Януковича, что спровоцировало руководство страны на непросчитанное, и потому авантюрное, решение по Крыму.

Страх до сих пор не проходит, а только усиливается. Идёт самозапугивание, продолжается линия на усиление изоляции от Запада, и образуется замкнутый круг: изоляция усиливается, Запад становится ещё большим врагом, от этого изоляция ещё усиливается. А поскольку Америка далеко, до неё не дотянуться и не доплюнуть, то главным противником постепенно становится «пятая колонна» внутри страны. Причём она ассоциируется, естественно, с оппозицией либерального толка, а не с теми людьми, которые сейчас воюют в Донбассе, гоняют через границу туда-сюда и ухудшают криминальную ситуацию в России, и ухудшат её ещё больше, если вернутся сюда все. Но перед ними страха нет, так как они — социально близкие. А есть страх перед теми, кто сродни победителям киевского Майдана. А так как этот страх иррационален, то он неуправляем и вряд ли приведёт к чему-то позитивному.

Антон Орехъ, журналист, спортивный обозреватель:

Ничего экстраординарного не произошло, фанаты спели известную песню про Путина, ставшую неофициальным «гимном протеста» и уже разошедшуюся за пределы бывшей советской территории. Понятно, что какие-то проблемы за исполнение этой песни могут возникнуть только непосредственно в России, где пока никто и не пробовал, или в Белоруссии. Всех, кого могли задержать, задержали. Лукашенко старается занимать позицию «и вашим, и нашим», по украинскому вопросу он Россию открыто не поддерживает, но раз уж на его территории украинские болельщики делают что-то подобное, нужно принять меры. Вряд ли их ожидает какое-то особенное наказание, скорее всего их просто оштрафуют и отпустят. Это просто такой любопытный инцидент: болельщики получили огласку, на которую и рассчитывали, и вполне тривиальный футбольный поединок стал новостью, которую все обсуждает. Так что все довольны, а Москва пошлёт белорусскому президенту тайную благодарственную телеграмму за то, что он пресёк такое безобразное поведение.

Вполне возможно, что вместе с украинцами это пели и белорусы. Болельщики — это всегда радикальная часть общества, они привыкли выражать свои эмоции открыто, а среди белорусских болельщиков наверняка есть те, кто не верит России и Владимиру Владимировичу. Но тут нет никакой сенсации, кто-то мог бы спеть там песню и за Путина, такие люди скорее всего тоже есть. Нужно помнить, что не так давно и в белорусском обществе оппозиционные настроения были довольно сильны, пригасили их только что.

Александр Федута, политолог:

Отношение белорусов ко всей украинской истории очень двойственное. С одной стороны, все напуганы тем, что было на Майдане. Каждый проецируют такую ситуацию на свой город, например, на Минск, и никому не хочется, чтобы была стрельба и гибли люди. Белорусы — это такие «хоббиты», которые привыкли к стабильности и ценят её превыше всего. Но с другой стороны, все прекрасно понимают, что происходящие на Украине напрямую связано с действиями Кремля. И несмотря на то, что к России граждане Белоруссии относятся лояльно, понимают, что мы отчасти живём за её счёт и что в квартирах тепло благодаря русскому газу, происходящее обрушило отношение к российском руководству и лично к Путину.

Если раньше к нему относились положительно или нейтрально, то сейчас в нём видят источник угрозы, пусть и не артикулированной. Наш президент постоянно выбивает для страны какие-то преференции, но угроза от этого не перестаёт восприниматься как таковая. И то, что выплеснулась в этой речёвке на матче — выплеснулось искренне, откуда-то из подсознания. Обычно этого нельзя сказать вслух, потому что власти этого не приветствуют, играя в свои игры с Кремлём. Но на матче вроде бы всё позволено, тем более что, как говорилось в анекдоте, «у нас тоже можно выйти на Красную площадь и ругать президента США». Понятно, что президента Белоруссии ругать в Минске нельзя, но спеть непристойную речёвку про президента России, тем более спрятавшись за спины украинских фанатов, всегда пожалуйста.

Белорусская власть — это тоже «власть хоббитов». Она делает всё для того, чтобы в доме было тепло, светло и было что покушать, но в кармане держит фигу. В данном случае спрятать её не удалось, Владимир Владимирович аккурат сейчас приехал на саммит СНГ, так что надо будет изображать возмущение таким безобразием и хамством. Но ничего хорошего для себя на основании того, что случилось с Украиной, белорусская власть не ожидает. Лукашенко — опытный и достаточно умный политик, который понимает, что произошедшее в Крыму легко может повториться и в Белоруссии.

Задержанных украинских фанатов, скорее всего, спокойно вернут на родину. Максимум, что их ждёт — штраф и «сутки». «Сутки» — это производное от «15 суток за мелкое хулиганство», привычное дело для наших молодёжных активистов. Скорее всего украинцы вернутся домой счастливыми, пострадавшими за Украину от рук злобного белорусского режима, пресмыкающегося перед Кремлём. Во всяком случае, комментарии в Киеве будут именно такие.

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика»:

В целом тенденция довольно печальная. Потому что понятно, что помимо экономической и военно-политической изоляции постепенно начинает ощущаться изоляция культурная. Конечно, какое-то время можно говорить, что нам никто не нужен и мы всё сделаем сами, но понятно, что реально это будет означать резкое и сильное торможение в скорости развития. Потому что можно пытаться делать самим всё, что человечество придумало, но на это нужно много времени и средств. Кроме того, в любом обществе, оказавшемся в изоляции, появляются определённые опасности, такая ситуация приводит к непониманию, подозрительности, развитию фобий и увеличивает риск различных военных столкновений. Так что распад культурных связей — это плохо, и необходимо поработать на тем, как этого не допускать, в том числе и с нашей стороны.

Что касается причин, то никогда нельзя отказывать людям в праве на собственную моральную позицию, которую они в данном случае занимают, вне зависимости от того, кто и как будет её оценивать. Руководство организации конечно же отражает настроение членов этой организации. А что касается сигналов в наш адрес, то их и так поступает достаточно, и все понимают, что воспринимаются они тяжело и иногда приводят к обратному эффекту.

Сергей Никитин, директор российского представительства Международной правозащитной организации Amnesty International:

Путин заявил, что мало международных правозащитных организаций обращает внимание на конфликт на юго-востоке Украины. Эти слова свидетельствует о его невысокой осведомлённости, потому что всем известным что иAmnesty International,иHuman Rights Watchследят за тем, что происходит в регионе очень внимательно и выпускают колоссальное количество материалов о нарушении прав человека всеми сторонами этого конфликта.

Людмила Алексеева, правозащитник, председатель Московской Хельсинкской группы:

Насколько вообще такой формат общения полезен, зависит от настроя обеих сторон. В то время, когда я была в Совете, больше года назад, такие встречи смысл имели. Мы ставили волнующие нас проблемы, я — в области прав человека, экологи — в своей сфере, и так далее. Каждый освещал ту сторону общественной жизни, которой занимается. Конечно, не все наши предложения встречали сочувствие, но часть поставленных проблем каким-то образом решалась. Традиционно у нас пролегает пропасть между властью и обществом, власть не слышит никаких сигналов, а только сама их спускает. Так что непосредственное общение с главой государства, которому можно что-то прямо сказать и услышать его реакцию, было важно.

Но так ли это сейчас? Пропасть между властью и обществом приобрела в последнее время катастрофические размеры, они сознательно не слышат наши сигналы. Например, возмущение законопроектом, получившим название «закон Роттенберга», было всеобщим, но у меня нет впечатления, что власть к этому прислушается.

Путин также заявил, что международные правозащитные организации не уделяют внимания украинскому конфликту. Конечно, судить обо всех организациях трудно, но российское отделение Amnesty International сейчас, по-моему, только конфликтом на юго-востоке Украины и занимается. И российский Humans Rights Watch тоже активно работает в этой области, они пишут доклады, высказывают своё мнение. Так что мне не кажется, что они не обращают внимания на эту проблему.

Леонид Кацва, историк, учитель истории:

Когда государство чьими бы то ни было устами начинает давать историкам указания — это всегда нехорошо. Потому что власть не должна вмешиваться в науку. Но предсказать заранее, до чего дойдёт такое вмешательство, мы не можем. Поскольку контекст нехороший, то возможно всё что угодно. Может произойти усиление цензуры в области исторических сочинений, которые попытаются разделить на «правильные» и «неправильные». А может не произойти вообще ничего. Всё будет зависеть от настроения высших лиц.

Никита Петров, историк:

Подобные встречи, когда руководитель государства общается с писателями, историками и вообще людьми научной сферы — это анахронизм. Конечно, в частном порядке президент вполне может интересоваться чем угодно и встречаться со специалистами в любой области, но в глазах общества подобные широко освещаемые мероприятия выглядят как постановка определённых задач и продвижение нормативных взглядов. В советские годы была распространена практика так называемых идеологических накачек. Но говорить об этом сейчас нелепо, это не соответствует ни статусу нашего государства, ни Конституции, согласно которой у нас не может быть никакой идеологии. Но государство, тем не менее, проявляет интерес к истории уже давно, мы все хорошо помним дискуссии вокруг единого учебника.

В этот раз Путин выступал не так много, он построил беседу в форме свободного диспута, что само по себе неплохо. Но вызывает некоторые вопросы подбор участников. Это молодые преподаватели вузовского уровня, которые никаких острых вопросов не задавали. Видимо, это и не планировалось.

Вообще вмешательство власти в преподавание истории, ожидание, что эта дисциплина начнет формировать патриотические чувства у учеников, означает, что историю не считают наукой. При этом сам Путин на встрече сказал правильные слова, что история — это прежде всего наука. Но тем самым он дезавуировал свои собственные высказывания, что история должна воспитывать патриотов. Наука не занимается воспитанием, наука занимается изучением своего предмета, это просто систематизированный свод знаний. И ожидать, что он автоматически будет работать на сиюминутные политические задачи — это принижать науку. Так что и встреча была, отчасти, соткана из противоречий, и сама постановка вопроса выглядела как анахронизм.

Подобные встречи и обсуждения продолжаться, вне всякого сомнения. Государство не собирается выпускать эту сферу из своего внимания, это был уже не первый случай, когда президент говорит о чрезвычайной важности истории, понимая под этим именно решение каких-то идеологических задач. Среди высших российских руководителей вообще много людей, мыслящих категориямиXIXвека, когда Булгарин говорил о целях истории: «Направлять умы по произволу правительства». И следование этой цели, для чего необходимо выстроить какую-то собственную историю, удобную для нынешней власти, говорит о глубоком кризисе, который наше общество переживает до сих пор с момента распада СССР. Это вопрос «Что было правильно в нашей истории, а что — нет?», кризис нерешённых проблем и недополученных ответов. При этом никто не предлагает оставить историю историкам и позволить им самостоятельно установить истину. Государство постоянно вмешивается в этот процесс, но результат получается обратный. Потому что попытки преподнести историю в определённом свете всегда натыкаются на то, что сами исторические факты опрокидывают ложные построения, родившиеся в умах политиков. Молодые люди, которыех пытаются индоктринировать новыми постулатами, понимают, что есть и независимые источники информации, множество документов, которые рисуют те или периоды истории, например, Советского Союза, в совершенно чёрном цвете.

Были преступления, которые, собственно, уже известны гражданам: ГУЛАГ, территориальные захваты, массовые убийства. И преподнести такие темы в патриотическом ключе невозможно, все попытки их пригладить — совершенно не конструктивны.

Александр Морозов, главный редактор «Русского журнала»:

Самым важным на форуме было довольно странное впечатление искусственного оптимизма. Путин хотел дать понять, что всё идёт хорошо, экономические и инфраструктурные проблемы решаются, встреча G20 прошла в конструктивной обстановке, у него прекрасные отношения с мировыми лидерами. Зал кивал и улыбался. Однако в посткрымской ситуации, перед лицом явных экономических трудностей и конфликта с Западом, все эти заявления производили новое, анекдотическое впечатление.

Больше всего мне запомнилось выступление директора перинатального центра, который довольно резко поставил вопрос, как в условиях противостояния с Западом сохранять программы обеспечения медицинским оборудованием и получения лекарств, необходимых для реабилитации после операции. Кроме этого, запомнился совершенно безумный ответ Путина о том, что в Австралии всё прошло очень хорошо. Потому что два дня до этого вся пресса, в том числе и лояльная власти, писала, что Запад пытался оскорбить Путина, что его посадили на заднюю скамейку. И вдруг выяснилось, что сам наш «диктатор» предпочитает иную трактовку и что все сели в лужу.

Это его описание австралийкой ситуации производит впечатление какого-то сумасшествия. Потому что встреча в Брисбене сопровождалась заявлениями мировых лидеров и публикациями в СМИ, из которых совершенно ясно, что ничего «нормального» для России там не было. Она уже выбыла из G8, и не совсем понятно, какое место она занимает в G20.

Что касается остальных проблем, которые обсуждались на форуме, а речь шла о банковских кредитах, коллекторских службах, налогах для предпринимателей и попытках стимулировать экономическую деятельность, то всё это печальным образом напоминает общественную жизнь в формате советских партсобраний. Ещё два года назад, наблюдая за подобными официозными мероприятиями, можно было считать, что это какая-то «добавка», специальная форма жизни, не имеющая отношения к реальной экономике и политике, которые определяютсядругими людьми по рациональным принципам. Но сейчас, после Крыма, появилась новизна восприятия, благодаря которой ясно, что никакой иной логики в нашем государстве нет. И это безумное партсобрания и является основным форматомобщественной и государственной жизни.

Весь третий срок Путина происходила окончательная достройка того, что называется «персоналистским режимом». Институции играют всё меньшую роль, а на первое место выходит «ручное управление». В результате, политика строится на каких-то движениях бровей вождя и его многозначительных улыбках, которые все трактуют. Вся система покоится на крайне опасной вещи, порождающей огромные риски для всей страны: на воле и состоянии ума одного человека. Государство становится заложником настроения или понимания ситуации единственным суъектом, не опирающимся ни на какие институции.

В целом это заседание ОНФ демонстрируетнамновую форму «пионерско-комсомольского» поведения, в которое втянуты взрослые люди. Они, по большому счёту, уже прожили жизнь и могут считать себя при других обстоятельствах вполне самостоятельнымилюдьми, но здесь вынуждены, как в советское время на партсобраниях, сидеть и кивать головами.

Денис Билунов, политический аналитик, член бюро партии «Солидарность»:

Содержательно в риторике Путине относительно «цветных революций» ничего не изменилось. Но само стабильное возвращение к теме свидетельствует о том, что и президент, и кремлёвская пропаганда будут продолжать использовать этот мем, хотя понятно, что сейчас «цветные революции» являются уже несколько устаревшим термином. Даже то, что происходит на Украине, не говоря уже о волнениях в Стамбуле или арабских странах, не корректно описывать этим понятием. В конце 90-х и начале нулевых различные гражданские выступления ещё можно было обобщать под таким названием, но сейчас всё происходит уже по другим моделям.

Применительно к России разговор о «цветной революции» не имеет совсем никаких оснований. Потому что основные тенденции сейчас таковы, что уличный протест 2011-2012 годов сошёл на нет и крайне маловероятно, что он возродится именно в таком виде. То, что недовольство властью приобретает массовый характер, — факт, но оно описывается в совершенно других терминах. Люди недовольны скорее социальными вопросами, последние тренды показывают, что и в Москве, и в других городах идут выступления против различных аспектов политики в сферах здравоохранения и образования. И если стремиться к точности, то это не имеет никакого отношения к «цветным революциям».

Антинационалистическая риторика в устах Путина — скорее попытка маневрировать в публичном пространстве. В том числе с целью послать соответствующие сигналы западной прессе, обществу и лидерам. Внутри самой России националистические силы просто не очень хорошо структурированы. Во-первых, существуют прямо противоположно настроенные организации. Во-вторых, они в любом случае не охватывают ни большинства, ни даже значительную часть националистически настроенных россиян. Что проукраинский, что антиукраинский «Русский марш» не собрали сколько-нибудь заметное число граждан, в принципе разделяющих националистические взгляды. Их на самом деле гораздо больше. Это само по себе — тревожный факт, но при этом надо признать, что соответствующие организации довольно слабы и не вызывают у Кремля особых опасений.

Николай Сванидзе, журналист:

Путин проводит такие большие конференции не каждый год. Традиционно вместо них проходила «Прямая линия», когда президент общался с народом в разных регионах, и этот вариант его вполне устраивал. А сейчас будет такой формат, который то появляется, то исчезает, поэтому говорить о его изменениях сложно.

У президента есть свойственная ему манера использовать речь в двух разных целях. Первая цель — пробросить какие-то вещи, а вторая — скрыть какие-то вещи. Видимо, он и по характеру, и вследствие своей карьеры уверен, что язык существует, чтобы скрывать свои мысли. И он умело этой возможностью языка пользуется. Но иногда какую-то информацию и сообщает. То, что говорит президент, никогда не надо воспринимать прямо, но какие-то выводы из его слов сделать можно. Иногда эти выводы — прямые, например, он говорит, что проследует в точку А, значит нужно думать, действительно ли туда, или в точку B, или в точку C. Но всё-таки в том направлении, которое он указал. А иногда нужно делать обратный вывод: если сказано про точку А, то он будет двигаться в прямо противоположном направлении, а говорит только для того, чтобы сбить со следа.

И определить, что он имеет в виду в каждый конкретный момент — проблематично. Тем более что и собственная позиция президента меняется. Как было замечена ещё давно, Путин, скорее, сильный тактик, нежели стратег. И в отсутствии стратегического видения у него меняются тактические намерения и построения, которые всегда менее долгосрочны. Так что его позиция не постоянна, и это легко проследить, наблюдая за его высказываниями по самым разным темам. Сейчас, например, его самый любимый тезис, повторяемый за ним главой МИДа Сергеем Лавровым, состоит в том, что главная беда современной политической цивилизации — жизнь от выборов до выборов. Она сужает политические горизонты, мешает долгосрочному планированию и так далее. Из этого можно сделать определённые выводы по поводу намерений президента относительно выборов уже в самой России. А можно не делать никаких выводов и счесть, что ему просто понравилась эта мысль, а через два месяца понравится какая-то другая. Так что следить за высказываниями президента интересно, но строить на этом основании выводы очень сложно.

Кроме этого, Путин уже довольно долгое время выступает практически в ежедневном режиме. Он постоянно даёт какие-то интервью и комментарии по самым разным поводам и темам, от геополитики до борьбы за шахматную корону. Поэтому вообще непонятно, что новое может прозвучать на большой пресс-конференции. Практически по всем пунктам всё сказано. И хотя следовало бы ждать, что на таком мероприятии прозвучит что-то принципиально новое, боюсь, что это не так. Речь идёт, скорее, о привычке президента и его окружения всё время высказываться по разным поводам. Возможно, с какого-то момента эти заявления, в силу избыточного количества, начнут сами себя девальвировать, но пока этот момент не наступил.

Андрей Колесников, журналист:

Это было совершенно предсказуемо, никаких неожиданных вещей не прозвучало. То, что малый бизнес будет освобождён от налогов до 2018 года, было заранее понятно и известно. Амнистия капиталов, вероятно, обсуждалась уже ближе к дате самого Послания. Но всё остальное, внешнеполитические и идеологические вещи, было очень предсказуемо. Происходит архаизация государственной идеологии, и это ни для кого не новость.

Совершенно не к месту процитировали философа Николая Фёдоровича Фёдорова, который ничего общего с нынешней политикой не имел, а занимался тем, что доказывал возможность реанимации всего человечества и обретения бессмертия. Это вряд ли может быть общим делом для российской власти, так что люди, нашедшие эту цитату, явно погорячились. Я эту фразу там увидел с изумлением.

Так что общее впечатление тяжёлое, но это было настолько ожидаемо, что даже нет оснований расстраиваться. Надежды на то, что будут озвучены шаги в сторону либерализации экономики, с самого начала были глупыми. Когда идёт архаизация политики, не может происходить либерализация экономики, они не могут идти «в раскоряку». По-своему занятно заявление о необходимости сократить неэффективные расходы. Но какие расходы считаются таковыми? Можно счесть, что речь идёт о тратах на оборону и силовиков, и если произойдёт такое сокращение, то это будет хоть что-то. Но это всё равно такие маленькие шажки, что их нельзя признать даже сигналом о возможном повороте в сторону либерализации. Ничего серьёзного не было, не могло быть, да и ожидать не стоило.

Для того чтобы что-то фундаментально поменять в экономике, надо сначала признать некоторые политические недоработки и добиваться отмены санкции. Всё-таки очень многие экономисты называют внешнеполитический фактор одной из основных причин нынешних проблем. Необходимо поменять политическую атмосферу, поменять инвестиционный климат, тогда и деньги появятся. Кроме этого необходимо заняться приоритетами бюджета, потому что громадные расходы, с одной стороны, вносят свой вклад в инфляцию, а с другой — всё равно идут не на то, на что надо. Других, лучших экономистов у нас нет. Улюкаев — хороший министр, Силуанов — хороший министр, Набиуллина — хороший председатель ЦБ, но они просто ничего не могут сделать. Надо поменять политику, тогда что-то изменится и в экономике.

Евгений Ясин, экономист, научный руководитель университета «Высшая школа экономики»:

Высказывания Путина относительно экономики в некоторой своей части позитивные, если они будут сопровождаться соответствующими указаниями и всё будет выполняться нормально. Сложно сказать, как к этому отнесутся бизнесмены, но люди, которые ещё недавно преследовали малый, средний или крупный бизнес, чувствуют, что теперь им будет тяжелее. Но у меня нет уверенности, что от этого немедленно будет польза стране. Слишком поздно взялись за проблему, у предпринимателей уже есть ощущение, что лучше и не стараться. Государству они не доверяют. Но какая-то позитивная тенденция есть.

Михаил Бергер, экономический обозреватель:

Во-первых, надо понимать, что в долларовом выражении цены на бензин падают. Условно говоря, если раньше литр 95-го стоил около доллара, то сейчас — 60 центов. Другое дело, что зарабатываем мы не доллары, а рубли, и в рублях бензин дорожает, не так стремительно, но быстрее, чем «в среднем по больнице». Надо иметь в виду, что часть цены, зависящая от самого продавца, относительно невелика, а есть заметная доля акцизов. Но самое главное — чисто психологический момент. Всё вокруг дорожает, значит можно подвинуть чуть-чуть стрелочку. Это очень важный фактор, который оказывает влияние на поведение продавцов. Наконец, есть некоторые техническое моменты, связанные с тем, что сегодняшний бензин был произведён из нефти, приобретённой раньше, по более высокой цене. В этой сфере ведь есть производственные циклы. Но, конечно, когда все бегут, кому-то одному трудно удержаться на месте. Почему бензин должен стоять на месте, если вверх ползут все остальные цены?

ФАС, наверное, может потребовать каких-то объяснений и обоснований. И на какой-то отрезок времени в какой-то сфере, например, в ценах на бензин, это окажет некоторый эффект. Хотя у нас уже была попытка искусственно сдерживать цены несколько лет назад, когда были заключены договоры с крупнейшими нефтяными компаниями и даны соответствующие обещания правительства. Но потом всё равно цены стали балансировать на рыночном уровне, ФАС не смог сдержать всё, а бензин — это только часть того, что происходит на рынке, дело этим не ограничивается. А превращать Федеральную антимонопольную службу в Госкомцен и сложно, и бессмысленно.

Николай Сванидзе, тележурналист:

Тональность выступления была примирительной, привычные признаки милитаризма отсутствовали. Несмотря на обычную антизападную риторику и проявление обид, всё было сказано довольно сдержанно. Относительно внутренних врагов Путин высказался совсем миролюбиво. Он развёрнуто ответил на вопрос об оппозиции и «пятой колонне», сказал, что между ними пролегает тонкая грань, что оппозиция — не против страны, а против власти, привёл в пример Михаила Юрьевича Лермонтова, процитировал его стихотворение, направленное против власти, и сказал, что поэт был при этом патриотом. Путин даже заявил, что ему надо подумать и оценить, не прибегает ли он иногда к слишком резким выражениям и формулировкам. Я не могу вспомнить, чтобы он раньше говорил что-то похожее на извинение.

Конечно, надо иметь в виду, что это всё — слова, как говорил классик. Но поскольку речь всё-таки идёт о пресс-конференции президента, то довольно существенно, что он, обсуждая Украину, сказал слова «единое политическое пространство». На русский язык это можно перевести как готовность перестать политически поддерживать Донбасс. Если высказывания президента хоть как-то соотносятся с его делами, то этот тезис — важный.

Так что в целом тональность примирительная, и это хорошо. Также хорошо, что в сфере экономики не были предложены никакие антирыночные меры. Несмотря на то, что в краткосрочном режиме такие шаги вызвали бы рукоплескание большей части аудитории, не было предложено ни запретить валютные операции, ни зафиксировать цены.

Но плохо то, что не было предложено вообще никаких рецептов выхода из глубокого финансового кризиса, в который вползло государство. Путин заявил, что всё равно выпутаемся, потому что не можем не выпутаться, и предложил срок, около 2 лет. Но я не исключаю, что это — чрезмерно оптимистичные ожидания. Вообще в разговоре об экономике тон был спокойный, чтобы не волновать аудиторию. Но складывается ощущение, что спокоен и сам оратор, а так как оснований для этого не очень много, боюсь, что это признак некоторой недооцененности серьёзности ситуации. Нет ни понимания положения, ни идей, впрочем, и плохих идей тоже. Так что в целом пресс-конференция прошла спокойно, миролюбиво, безыдейно и достаточно пусто.