В 1922 году в Стамбул вошла анатолийская армия во главе с Кемалем Ататюрком – это событие ознаменовало конец османского султаната. Однако в стране продолжал существовать халифат – ранее султан был и халифом, то есть обладал духовной и светской властью. Халифом Ататюрк сделал двоюродного брата покинувшего страну бывшего султана. Прошло полтора года, и весной 1924-го халифат был упразднен, а халиф отправился в принудительную эмиграцию вслед за султаном.

Реджеп Эрдоган – формально не султан и не халиф. Он с прошлого года первый всенародно избранный президент Турецкой республики – начиная с ататюрковских времен, главу государства выбирали в парламенте. Однако по масштабу амбиций Эрдогана сравнивают с султаном – тем более что после парламентских выборов ожидались конституционные изменения, которые резко бы расширяли полномочия президента. И превратили бы Турцию из президентско-парламентской республики в президентскую.

Что касается халифата, то Эрдоган является основателем исламистской Партии справедливости и развития (ПСР), которая ориентирована на медленный, осторожный, но неуклонный пересмотр одного из основных принципов Ататюрка – лаицизма (светского государства). Такая перспектива нравится жителям анатолийской глубинки, в которой священнослужитель обладает немалым авторитетом, несмотря на ататюрковскую вестернизацию. В то же время городские модернистские слои относятся к исламизации крайне негативно – они опасаются, что этот процесс примет необратимый характер и непосредственно затронет их интересы.

Однако результаты парламентских выборов показали, что турки не хотят власти нового султана-халифа. ПСР хотя и получила относительное большинство, но его не хватит не только для конституционных изменений, но и для формирования однопартийного правительства. Ни одна из партий, соперничавших с исламистами, не спешит объявить о желании создать с ними коалицию. Даже если ПСР удастся, в конце концов, договориться о союзе с националистами (они еще до выборов считались самыми вероятными партнерами исламистов), то новый кабинет вряд ли будет стабильным – слишком различны интересы сторон. В частности, националисты отстаивают незыблемость еще одного ататюрковского принципа – национализма, который предусматривает идентичность этнического и гражданского (то есть все граждане – турки). Исламисты же пошли довольно далеко навстречу курдской общине, признав за ней право на «нетурецкую» идентичность.

С чем же связана неудача ПСР? Во-первых, как отмечалось выше, с опасением многих жителей страны получить в ближайшем будущем авторитарный исламистский режим. В позапрошлом году они уже выходили на площадь Таксим в знак протеста против эрдогановской политики – либо поддержали участников митинга. Тогда Эрдоган смог сбить протестную волну, но его успех оказался временным.

Во-вторых, с моральным износом партии, усталости от ее правления все большей части общества. Запас прочности у ПСР еще есть, но она слабеет из-за обвинений в коррупции и нескромности. Новый президентский дворец Эрдогана стал одним из серьезных аргументов для того, чтобы проголосовать против его сторонников.

В-третьих, с уходом в историю 90-х годов, которым были свойственны неустойчивые и неэффективные коалиции — альтернативой им и стал однопартийный кабинет ПСР, оказавшийся способным не только стабилизировать экономику, но и обеспечить ее успешное развитие в течение многих лет. Страхи перед переменами существенно уменьшились. Кроме того, в Турции даже в период полного политического доминирования исламистов все равно оставалась реальная оппозиция – как националисты, так и основная оппонирующая ПСР политическая сила, основанная еще Ататюрком Народно-республиканская партия.

В-четвертых, с курдской проблемой. ПСР смягчила ее, но не решила – большинство курдской общины рассматривает политику исламистов в национальном вопросе как полумеры, выгодные на определенном этапе, но уже не устраивающие ее сейчас. На дальнейшие же уступки курдам, предусматривающие какую-то форму автономии, исламисты идти не готовы (а две другие парламентские партии настроены по отношению к такой перспективе еще более негативно). Поэтому курды сделали ставку на собственную политическую силу – Демократическую партию народов (ДПН). При этом они смогли найти единственно верный формат кампании, позволивший им преодолеть «запретительный» 10%-ный барьер, который как раз и был введен против курдской партии. ДПН выдвинула предельно либеральную программу, позволившую создать «коалицию меньшинств», которой еще не было в современной турецкой истории. В нее вошли не только курды, но и представители других национальных меньшинств (например, исламизированные криптоармяне, для части которых их корни имеют немалое значение), а также сексуальные меньшинства, которым ДПН также обещала равноправие. В результате курды преодолели барьер с немалым запасом, получив почти 13% голосов.

В-пятых, свою роль сыграл и внешнеполитический фактор. Еще несколько лет назад, во время «арабской весны», казалось, что турецкая «умеренно-исламистская» модель будет привлекательна для постреволюционных стран. Прошло время, и выяснилось, что Эрдоган потерпел целый ряд внешнеполитических поражений. В Египте «братья-мусульмане» были свергнуты в результате военного переворота, в Тунисе они сейчас не обладают ни президентским, ни премьерским постами. В Сирии – непосредственно у турецкой границы – идет гражданская война, причем властям Турции так и не удалось найти оптимальный вариант действий – они вошли в жесткий конфликт с режимом Асада, но так и не решились на прямое военное вмешательство. А экспансию террористического ИГ на территории Турции и Ирака является крайне неприятным фактором для умеренных исламистов (которых ИГ не считает «настоящими мусульманами»).

Что же теперь? ПСР может или пойти на значительные уступки националистам, или делать ставку на новые выборы. Но в первом случае, как отмечалось выше, правительство, скорее всего, будет неустойчивым и неэффективным. Это может повлиять и на судьбу «Турецкого потока» в условиях, когда переговоры и при однопартийном правительстве шли очень непросто. А во втором случае позиции ПСР могут еще более ослабеть по сравнению с прошедшими выборами, в том числе из-за внутренних разногласий, которые ранее микшировались в связи с успехами Эрдогана, но сейчас могут усилиться.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий


Фото: SEDAT SUNA / ЕРА / TASS