Третий самолет
Фраза «мир после самолета» в российском политическом контексте уже имеет три последовательных коннотации. «Мир после гибели малазийского ‘’боинга’’ над Донбассом», «мир после гибели пассажирского чартера в Египте» и «мир после атаки на российский стратегический бомбардировщик в Сирии-Турции». Все три раза что-то менялось в парадигме политического существования России и переопределяло ее взаимоотношения с внешним миром. Таким образом, можно сказать, что России сильно не везло последнее время с самолетами.
До малазийского ‘’боинга’’ проблема взаимоотношений России и Украины имела более локальное значение, чем после. Атака на пассажирский самолет с пассажирами из 10 стран Европы, Азии, Америки и Австралии приковала внимание к региону и обозначила российско-украинский конфликт как общеевропейский и общемировой. На самом деле до сих пор никто не может со стопроцентной уверенностью сказать, какой «дядя Вася» нажал тогда на гашетку и как распределяется ответственность между сепаратистами и государственными структурами. У России имелась отличная возможность отступить из ситуации невыгодной для себя неопределенности на позицию «война, что ты, подлая, сделала». Тем более что эта война — война одного человека (и вы знаете его имя) — имела абсурдную и самоубийственную для обеих славянских государств цель. Недопущение новой Украины до суверенного политического контакта (больше на словах) с Западной Европой. Однако Россия на эти позиции не отступила, тем самым в глазах мирового общественного мнения подписав признание вины.
Гибель чартера в небе над Египтом застала политическое руководство РФ в состоянии тяжелого калькулирования, которое заслонило, казалось бы, естественное человеческое горе от гибели соотечественников. Пока не было принято решение связать ее с начавшейся незадолго до того операцией (бомбежками) в Сирии. Как это ни цинично звучит, но ценою гибели более двухсот россиян у России появился шанс (даже после всех наделанных ранее ошибок) войти в семью западных стран, пострадавших от исламского террора, и вступить в мировую антитеррористическую коалицию. Казалось, Путин поймал Бога за бороду. Обнулил игру. Оппозиция России «пошла сдаваться», не в силах противостоять новому «Священному союзу» великих держав. По крайней мере, так это выглядело в России. Политолог из Лондона Владимир Пастухов советовал: раз уж вы оказались в сэндвиче истории — между проблемой планетарного масштаба и проблемой конкретного существование в не очень комфортном для вас режиме, — то сидите и не рыпайтесь, вы попали в историческую паузу. Эту паузу требуется пережить с наименьшими личностными потерями, а вот следующие поколения когда-нибудь… и т.д.
Но тут Турция совершила атаку на возвращающейся с военной операции российский стратегический бомбардировщик, и ситуация снова перевернулась, откатившись к № 1.
Зачем это сделал Эрдоган? — вот мучающий всех вопрос. Хотя лично я сомневаюсь, что «это сделал Эрдоган». Вообще иногда мы сильно преувеличиваем персонализм в больших процессах. Трудно себе представить, что за короткий период залета Су-24 в опасную зону воздушного пространства над Турцией произошло следующее. Пилот турецкого ВВС в эфире связался с диспетчером. Диспетчер связался с военным командованием по внутренней связи. Военное командование по специальному телефону связалось с президентом Эрдоганом: вот летит к нам российский самолёт. Тот прервал какие-нибудь свои переговоры: а-а, ну, сбейте его тогда к чертовой матери. И цепочка пошла откручиваться назад.
Мне представляется это совершенно невероятным. А вот вероятным представляется то, что действительно была жесткая инструкция патрулирующим границу турецким ВВС не позволять нарушать воздушное пространство Турции. И имелось, конечно, растущее раздражение от бомбежек вблизи границы. Тем более бомбежек этнически близких туркменов. Так или иначе, но сумма вполне конкретных объективных и субъективных факторов предопределила эту атаку. Был самый общий приказ, и его выполнили. Осталось его политически интерпретировать.
Впрочем, и из этой непростой ситуации еще можно было выйти с наименьшими потерями для мира, двух амбициозных режимов и политического положения России в антитеррористической коалиции, отступи Россия на позицию «ошибка в согласовании военных». Тем более что последняя действительно имела место. Война — это бардак, а военные просто обязаны были согласовать с Турцией свою операцию в регионе и каким-то образом настоять на своем участии в диспетчерском сопровождении. Либо попросту не летать в этом районе. На месте Путина, пользуясь поводом, я бы наказал ответственных, сохранил бы отношения с Турцией и вывел кооперирование с антитеррористическим альянсом на новый уровень путем формулирования общей проблемы взаимодействия.
Вместо этого было сделано все ровным счетом наоборот: Россия практически исключила себя из антитеррористического альянса — она там, правда, и не состояла, но казалось, что состояла — и совершила очередное экономическое и политическое самоубийство. Поссорилась с ключевой страной в регионе, влияющей на так называемый российский лимитроф, и потопила собственные перспективные проекты. Востоковед Георгий Мирский назвал эти действия действиями «коллективного дурака». Я бы сказал, что это слишком мягко. Скорее, коллективного дебила. Или даже олигофрена.
Вот вспомним, кстати, про Первую мировую. Школьникам говорят, и они в это свято верят, что она началась, потому что Гаврило Принцип стрельнул в эрцгерцога и его жену. Да, стрельнул. Что было трагично для эрцгерцога и его жены. Но Первая мировая началась все-таки не из-за этого, а из-за реакции на это событие военно-политических бюрократий, помешавшихся на самости. И именно это убило впоследствии миллионы людей, а не Гаврило Прицип с его пистолетиком и сокрушило несколько империй. Теперь мир из-за той же помешанности на самости придвинулся к Третьей мировой.
Говорят, что это оттого так получилось, что Путин и Эрдоган — два сапога пара, и этот тезис повторяется на все лады. У одного широкое галифе и у другого широкое галифе. Однако справедливости ради надо заметить, что Эрдоган все-таки не захватывал чужие территории, не производил аннексию, не залетал в Россию. И не бомбил этнических русских. Он предупреждал и сделал так, как предупреждал.
На Эрдогана посыпались и другие страшные обвинения из кремлевских СМИ. Вот якобы он торгует с ИГИЛом бензином, и все это знают, и оттого так был недоволен, что бомбили его караваны. В них якобы имеет свой профит его сын. Может, и так. Может, и имеет. Но доказательства тому только в не очень подробных статьях описательного и предположительного характера. Опять же не очень понятно, что такое «торговать с ИГИЛом»? У ИГИЛа есть представительство, договорное право, конкретная дислокация руководящих органов? Я был бы очень удивлен, если бы это оказалось так. Если имеет место такая торговля, то является ли она государственной, как на это смотрят турецкие таможенники, налоговые службы, пограничники, парламент? Обсуждалось ли это в восьмерке? С Обамой? Все-таки кажется, что Турция —это не пиратское Сомали, там есть процедуры. Представьте себе: вот к границе России подъезжает неопознанная цистерна. «Это личная цистерна Путина», — говорит пограничник, открывая шлагбаум. Невозможно! А для Турции, значит, возможно?
Иными словами, все это очень похоже на наветы, медийный вброс. А если и есть какая-то правда за этим, то какого лешего вы строите в Турции АЭС, планируете газопровод, ранее пиарили Эрдогана на выборах и, наоборот, почему не имели это в виду, когда бомбили его караваны? Думали, что, теряя свои карманные деньги, Эрдоган не решится сбить ваш бомбардировщик? Тоже странно.
Гибель в инциденте пилота Су-24 — одного пилота, штурман выжил — это трагедия, которая стала национальной трагедией в России. Турецкое посольство закидали камнями. Хотя гибель 224 человек в небе над Египтом такой трагедией почему-то не стала. Но там были гражданские, расслабленные после отдыха россияне, ценности не имеющие. А здесь пилот, военный. Здесь личная трагедия Путина, которая автоматически превращается в национальную. И превращается… в национальную глупость.
Пилота, естественно, жалко. И когда предлагается почтить его память вставанием в присутственных местах, приходится вставать. Хотя не удается отделаться от морального дискомфорта: а что он там делал в Сирии? Он же туда не с конфетами летел, не с лекарствами, а все-таки с бомбами. И когда они вываливались из бомболюка, трудно представить, что они падали точно на головы террористов. Они падали на головы всех тех, кто внизу без разбора, а те имели право быть немножко рассерженными за это. Представления Марии Захаровой, что они там внизу должны потом встретить летящего к ним на парашюте пилота цветами и по законам цивилизованного ведения войны тут же передать властям воюющей с ними стороны, чтобы тот вернулся домой, опять сел в самолет и прилетел к ним с бомбами, отдают неадекватностью. И заставляют нас задуматься над образами войны.
Малоприцельные бомбежки — что российские, что американские, что французские — вообще не очень хороший способ решения проблем. Вспоминается Дрезден, Хиросима, Вьетнам, Афганистан, Чечня… Российские — вообще нелепые, потому что ИГИЛ как таковой на Россию как раз не нападал, а сбитый летчик границу России не защищал. Однако если бы Россия действительно была в мировой антитеррористической коалиции, которая ставила бы перед собой внятную цель — спасти сокровища мировой культуры и не дать в этом регионе разрастись диктаторским и террористическим режимам, — это еще как-то со многими «но» и с определенным покаянием в перспективе было бы оправданно. Во всяком случае, взвешено на весах истории.
Сейчас же это непонятная и неприятная война. За лучшую цену на нефть? За близнеца Путина Асада и несменяемость олигархии? За военную базу в Сирии, выход к морю и контракты генералов? За шпильку Америке? За самость России? За отвлечение общественного внимания от Крыма, Донбасса и падающей экономики? Кто это объяснит?
Фото:Путин посетил НПК "Уралвагонзавод/Alexei Nikolsky/Pool/Zuma\TASS
