Девочки — налево, мальчики — направо!

Среди серии статей, где подводились итоги минувшего года, газета «Нью-Йорк Таймс» поместила небольшую публикацию под заголовком «Год уборных». (Или, если кому угоднее с чувством: «Год сортиров»).

В последние дни декабря случилось много громких событий: нефть катастрофически дешевела, биржевые курсы валились в преисподнюю, Саудовская Аравия с Ираном чуть не вцепились друг в друга свирепой войною, на Европу накатывали полчища сексуально озабоченных беженцев, мели метели и лили потопы, Америка с нарастающим вниманием следила за предвыборной борьбой одной пожилой дамы с дюжиной отборных политиков.

Но маленькая заметка про дела сортирные превзошла и оттеснила в тень все эти новости по количеству и накалу читательских откликов.

Сразу скажу, что лично я отношусь с полной серьезностью к проблеме верного обращения с отходами жизнедеятельности человеческих организмов. Уборные, а не бомбы определяют уровень цивилизации. Вот лишь один показательный факт: не так давно Мировой валютный фонд (МВФ) выделил Индии целевой кредит на строительство общественных туалетов размером в полтора миллиарда долларов. Впрочем, из Нью-Дели, столицы Индии, уже раздались разочарованные голоса, что для страны с населением в миллиард и экскрементами по колено этого не хватит даже для куцей программы туалетного оздоровления.

Мне эти беды понятны. Как и подавляющее большинство читателей, я и сам родился и вырос в глубоко отсталой, загаженной стране, где танков и самолетов, поштучно, выпускалось в сотни раз больше, нежели рулонов туалетной бумаги. Выучился в университете, работал в видных учреждениях, где лишь для начальства, и то не сутками напролет, лежали нарезанные стопками центральные газеты: их бумага считалась мягче и комфортнее местных изданий.

Но к ухоженной Америке, мне казалось, нью-йоркская газета подошла с избыточной требовательностью. Сто лет назад, или малость поменьше, гениальный Михаил Зощенко справедливо отмечал: «Говорят, граждане, в Америке бани отличные». Это верно. И сортиры тоже. Их местные люди даже величают с уважением restroom. То есть магистральное целеполагание состоит не в том, чтобы просто облегчиться, а такая комната отдыха, типа специализированной гостиной, где можно и нужно ловить кайф.

В Нью-Йорке, уж на что город велик, а чуть не на каждом углу прохожему попадаются на глаза или афишка про близлежащую уборную, или стрелка — острием опять же в окрестный туалет. То же и за городом. От Нью-Йорка до Вашингтона, столицы, 360 километров замечательного шоссе. При их огромных автомобилях тренированному человеку из Ульяновска или, скажем, Благовещенска вытерпеть от пункта А до пункта Б — пара пустяков.

Между тем, на этом ничтожном отрезке пути выстроено с десяток совершенно особых комплексов. Каждый из них занимает место, примерно, со стадион в Лужниках. В центре такого мирка находится, понятно, сортир, к нему путешественники устремляются прежде всего.

Трудно удержаться, чтобы не посвятить хотя бы нескольких слов этим дивным комплексам, открытым 24 часа в сутки и готовым обслужить тысячи путешественников каждый. О приближении «зон отдыха» заранее извещает череда огромных реклам: мол, через десять миль такой-то ресторан, через пять миль такая-то заправка горючим.

Здания типовые. По входе сразу налево — как бы идеологический зал. Там висят картины с видами данного штата, портрет с приветствием губернатора, стопки буклетов и цветных дорожных схем. В киоске газеты, компактные диски, подробные атласы — но это за деньги.

Правее по часовой стрелке — вожделенный объект. Очень чисто, химия пахнет свежей елью, толп нет. Впрочем, на праздники (4 июля, День благодарения) и тут многолюдно, но все же (проверял на себе) терпимо.

Как выйдешь и еще налево метров с десять — зал с «фаст-фуд» ресторанами. Их числом с десяток, днем работают все, ночью — три-четыре. Есть и обычный ресторан, где посетители садятся плотно, не спеша обсуждают меню с официантами. Порою таких ресторанов два, но не больше.

Вокруг этого здания, неизменно одноэтажного, обширные просторы стоянок, каждая на несколько сот машин. За их пределами ослепительно манят заправочные колонки разных фирм, причем цена на бензин хоть чуть, но тоже разная. Этот алгоритм ценообразования мне не понятен до сих пор: здесь Shell продает на 7 центов дороже, чем стоящий рядышком Exxon-Mobil, а проедешь миль 50, и уже Exxon торгует тем же товаром, но подешевле.

Но вернемся к нашей теме, поднятой, признаюсь, для меня совершенно неожиданно солидной газетой мирового влияния. Добро бы еще она клеветала на нас. А то ведь — на себя. И опять мы, получается, как бы в стороне. Что несправедливо.

Не так давно мы с женою совершили на машине ознакомительное путешествие вдоль Волги. Взяли с собой все необходимое. Кроме, увы, походного туалета. В Америке их выдают водным туристам, чтобы не портили рек и озер.

От Нижнего Новгорода до сельца Каралат Астраханской области примерно полторы тысячи километров. Что в четыре раза длиннее, нежели от Нью-Йорка до Вашингтона. По пути лежат города-герои, райцентры-труженики и села-побратимы. Но ни одного сортира. Ни одного! Попытки со стороны неосмотрительных путешественников воспользоваться благами дикой природы влекут немедленные кары, от аромата которых потом очень трудно отмыться.

Знаменитый возглас Стеньки Разина «Сарынь на кичку!» уже давно не актуален на волжских просторах. По обе стороны бескрайнего шоссе повседневная жизнь создала трудно одолимые преграды. Впечатление такое, будто у каждого кустика, при каждой березке вот только что останавливался переполненный заграничный автобус и мучимых перееданием пассажиров под напором выдавливало из распахнутых дверей, откуда неслось им вослед оглушительное «Девочки — налево, мальчики — направо!».

В Париже на днях закрылась выставка коммунального оборудования. Был там представлен и современный общественный туалет площадью 55 кв. метров. Его стоимость — 1,5 миллиона евро, не считая земли, что, как правило, недешева в городских центрах. Если бы нациями не руководили спесивые, недалекие младшие офицеры, то вместо всех этих дурацких трамплинов и трасс, вместо зимних и летних Олимпиад пустили бы деньги на дело, чтобы люди могли испытывать естественное удовлетворение, не губя при этом страну.

Впрочем, что это я? Или, точнее, что это «Нью-Йорк Таймс»? Разве в Америке поступили не так? Сначала оснастили Лос-Анджелес (Калифорния) и Атланту (Джорджия) всей необходимой санитарией, а затем уже с легким сердцем принялись прыгать в длину.

Однако не был ли я слишком поверхностен? Возьмемся, пожалуй, за дело не спеша. Итак:

«Были, конечно, терроризм, и разговоры про иммиграцию и оружие, — писала корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Дженнифер Уэйнер (Jennifer Weiner). — И все же 2015-й предстал как Год Туалетов, когда частный бизнес стал частью общественных дебатов относительно приемлемости, включения части в целое, двойных стандартов и равенства».

М-да, как-то не по-нашему изложено. Не совсем понятно, как двойные стандарты гармонизуются с «Девочки — налево, мальчики — направо». Но продолжим чтение Дж. Уэйнер: «Это началось, когда трансгендерные мужчины и женщины оказались в центре внимания и некоторые консерваторы пытались вешать публике лапшу на уши никчемной паникой, без тени доводов, будто разрешение прохода мужчин в женские уборные станет приглашением к бедствиям. Весною министерство труда (США) издало инструкцию, где говорилось, что работодатели должны разрешать трансгендерным работникам использовать туалеты по их выбору. Однако в ноябре избиратели Хьюстона (город в штате Техас — В.Н.) отвергли антидискриминационный декрет, которые защитил бы право трансгендерных граждан делать свой выбор».

Боюсь, что дальнейший перевод этого текста заслужит у нашей общественности ничуть не больший успех, нежели два первых абзаца. Поэтому постараюсь своими словами, кратко, но не отходя от стержневой мысли автора, передать тот конфликт, который для читателей «Нью-Йорк Таймс» стал важнее, чем война в Сирии и падение китайского юаня.

Итак, представьте, что вы, мужчина, оказались по нужде в дамском туалете. Скандал, да? Во-первых, соседки по кабинкам вряд ли будут вам рады. Да и вы сами, если не чувствуете за собою мощного хулиганского потенциала, ощутите себя не своей тарелке. Даже если изнутри организма нечто очень напирает, всё равно поспешите вон.

Как я понял из означенной публикации, подобные эмоции испытывает и трансгендерная женщина. Ей (ему?) тоже неловко среди лиц прекрасного пола. Равно как и трансгендерному мужчине, который позволяет себе расслабиться только среди близкого ему по всем параметрам прекрасного пола.

Однако туалеты в общественных местах строго разделены. «В чем суть понятия «уборная»? — спрашивает Дж. Уэйнер и отвечает так: — Это означает «добро пожаловать». Сознание, что есть заведения, которые вы можете пользовать в школах, на предприятиях, в библиотеках или в театре, означает приятную доступность для вас, о чем говорит шепоток рукосушильника или всплеск автоматического смыва. Да, это все твое. Тебя не посрамят, и не обидят, и не заставят бежать отсюда, и не принудят ждать дольше, нежели терпит вон тот парень или иной кандидат на освобождающийся за дверцей пьедестал». (Курсив автора).

А теперь позвольте признаться в осознанном лукавстве. Разумеется, я сразу понял, о чем заметка в «Нью-Йорк Таймс», едва прочел её. И тут же понял, что и для меня она витает на пороге понимания, а славные 86 процентов населения бывшей сверхдержавы просто не проникнут сквозь первые ряды слов.

Ибо «Год уборных» по-американски – это вовсе не про сортиры. В Америке уже есть столько туалетов, сколько надо. А потребуется – построят еще. «Год уборных» потому привлек повышенное внимание читателей, что речь-то – о человеке. Конкретнее – о меньшинстве граждан. А еще точнее – о самой малой их фракции. Но каждый из них – живой человек, со своими нуждами и потребностями, с пределами терпения. И общество спешит своим вниманием указать властям, что проблему следует решать незамедлительно.

«Весьма символично, что туалеты стали предметом ожесточенных споров как раз тогда, когда они больше не являются всего лишь «М» и «Ж», но от «М» до «Ж» и от «Ж» до «М», а также и те люди, которые сами себя определяют, как Ничто из вышесказанного», — подводит корреспондент «Нью-Йорк Таймс» итог своим размышлениям.

Между туалетами Америки и России разница огромна. Но между читателями «Известий» и «Нью-Йорк Таймс», между состоянием умов и душ россиян и американцев пропасть бездонная и необозримая.

Я вырос и прожил жизнь в стране, где не было ни единого нормального туалета, хотя основной принцип государственного устройства был как бы целиком стянут с конструкции деревенского сортира: надо мною всегда висела грязная задница вышестоящего начальника, откуда день и ночь валились скверно переваренные останки номенклатурного пайка. Так жили миллионы людей в течение ста лет. На том основании, что мы делали в день, сколько получалось, а на нас делали, сколько хотели и кому не лень, мы сочли себя знатоками — пусть не в области небоскрёбов, так хотя бы в исконно русском сидении орлом на семи ветрах и в любых атмосферных условиях.

Это ошибка. Мы навсегда отстали во всем. Не менее 86 процентов соотечественников в глаза не видело обычной современной уборной и даже не представляет себе её убранство. 86 процентов никогда не видели нормального полицейского. В самых буйных фантазиях они не силах вообразить, что такое современная больница, как ведет процесс обычный судья и почему бельгийский король ездит на велосипеде.

Мало кто из нас представляет, что такое президент страны и почему В. Путин так мало его напоминает и в профиль, и анфас. Конечно, после идиота Ленина, после кровавого маньяка Сталина, бесконечно лживого Хрущева, одноклеточного Брежнева, коварного Андропова, безнадежного Горбачева, склочного Ельцина — и нынешний лиговец сойдёт за энциклопедиста.

Мы давно уже не понимаем друг друга, даже когда используем общие слова. Уборная по-русски никогда не означала «добро пожаловать» — и не будет означать. Есть туманные свидетельства, что знаменитый призыв «Девочки — налево, мальчики — направо!» придумал еще Чингизхан. Просто я забыл, как оно звучит по-монгольски.


Фото: Владимир Астапкович/ТАСС