Самораздевание власти: Аристотель Онассис нервно курит на палубе, а коэффициент Джини ломается

Российская власть с упорством сельского киномеханика устраивает демонстрацию, причем не слишком монотонную, политического стриптиза. Словно в «Гибели богов» Висконти юный Мартин фон Эссенбек, наследник сталелитейной империи, выходит на сцену в нелепом женском наряде, цилиндре и черных чулках и устраивает маскарад вырождения целого клана, считавшегося аристократическим и умело адаптирующимся к любым внешним обстоятельствам.

То сама власть «разденется» и предъявит миру коробки из-под обуви с долларами, то свои интерьеры вольно или невольно сравнит со вкусами Шакро Молодого — необандитским барокко (это вам не сталинский ампир). А то и продемонстрирует себя в соцсетях со смайликами и короткими, как армейские приказы, выражениями одобрения шика, блеска и красоты.

Совершенно не понимая того, что, обнажая маленький фрагмент плоти власти, дискредитируют не одного человека, который — неважно, по каким причинам — должен выйти вон из «круга первого» приближенных лиц, а предъявляют изнанку и белье всей аристократии минувших тучных лет. И это ничем не лучше анатомии очередного протеста или откровенного кино с оппозиционерами.

Отдельные нехорошие слова при этом чувствительном, как институтка Смольного, политическом режиме нельзя обозначать иначе, как тремя точками, а показывать по федеральному каналу эпизоды из частной жизни оппозиционеров можно. Закодировать и забаррикадировать себя заборами и пропускными пунктами просто необходимо в интересах нацбезопасности, но в то же время можно и вскрыть почту партии чужого государства и размахивать ею, как чужими же трусами перед всем миром с помощью героического Джулиана Ассанжа.

Проходит несколько дней, и приоткрывается фрагмент частной жизни еще одного представителя «круга первого» — скриншоты убедительны в своей последней прямоте. Как бы ни называлась яхта — дух покойного Аристотеля Онассиса нервно курит на палубе: на тебе, греческий старик, швабру, поработай матросом у настоящих людей, не саранчи и анчоусов каких-нибудь.

У коэффициента Джини ломается счетчик — таких значений он не знает. 

Они там, наверху, засекречивают все, потому что их тайны — это стратегические секреты России, как стружка в боеголовках вместо урана. Но выдают себя с головой по поводу и без повода, устраивая бесконечные стриптизы. То часы отражаются на полированной поверхности стола и немедленно исчезают — религия, ставшая почти государственной, в конце концов, отвечает за чудеса на манер Гудини или Чудини от Вуди Аллена. То их фотографии с навязчивостью рекламы торчат из последнего чугунного утюга, и их костюмы, платья, бриллианты, опять же часы входят в резкое противоречие с декларациями об имуществе и налоговыми декларациями.

А в то же самое время в воздух поднимаются вертолеты, самолеты без, прости господи, транспондеров, горят, падая, ракеты — на деньги гораздо более скромных налогоплательщиков, сильно занятых «негативной адаптацией»: еще вчера мог купить стиральную машину, а сегодня только тапки на толкучке и сосиски молочные, но ничего, зато у нас теперь Крым, дядюшка Сэм утирается, а Асад потирает руки и моча у наших спортсменов чистая, как «Белуга», и хакеры самые крутые.

А власть все показывает и показывает себя — опять круговорот всех этих часов, запонок, галстуков, дорогих, словно покрытых лаком цвета меда, женщин. И все это номинировано не в падающем рубле, а в евро, фунтах стерлингов, швейцарских франках и даже в укрепляющемся долларе.

А что народ, источник власти? Да ничего народ. Открывает каждый божий день интернет — как в музей заходит. Или в кино — только колу и чипсы успевай употреблять. Здесь все объясняет цитата из Ильфа и Петрова о посетителях музеев: «Эх! Люди жили! Им не важно, что стены расписаны французом Пюви де Шаванном. Им важно узнать, сколько это стоило бывшему владельцу особняка. Они поднимаются по лестнице с мраморными изваяниями на площадках и представляют себе, сколько лакеев стояло здесь, сколько жалованья и чаевых получал каждый лакей. На камине стоит фарфор, но они, не обращая на него внимания, решают, что камин — штука невыгодная: слишком много уходит дров. В столовой, обшитой дубовой панелью, они не смотрят на замечательную резьбу. Их мучит одна мысль: что ел здесь бывший хозяин-купец и сколько бы это стоило при теперешней дороговизне?».

Против этой красивой жизни никто не собирается восставать. Напротив, рядовой российский обыватель из посткрымского большинства испытывает смешанные чувства: он готов злорадствовать, когда кого-то взяли за цугундер и опозорили методом демонстрации интерьеров, но он искренне уважает тех, кто добился того, что стал жить в таких интерьерах и ему за это до сих пор ничего не было. Потому что это и есть русская мечта — переселиться в музей с коробками из-под обуви и дружески хлопнуть по заду античную статую, уныло стоящую в подстриженном под солдата ВДВ саду. 

Эх! Люди жили!

И нет никакой разницы между «саранчой из Бирюлева» и обитателями домов вокруг Патриарших прудов. Потому что эти обитатели и есть реализовавшие русскую мечту представители бывшей «саранчи». Просто одним повезло, а другим нет.

И зачем же тогда ждать протеста — социального! — против мечты. Ответ на чужой интерьер и экстерьер: глухое ворчание, «негативная адаптация» и готовность сесть опять с колой и чипсами перед экраном, чтобы смотреть этот бесконечный сериал самораздевания власти. Где невозможно уже отличить слив конкурирующих силовых структур от журналистского расследования, поиск компромата от ярмарки тщеславия, когда боевые подруги сильных мира сего не могут отказать себе в удовольствии показать в соцсети новый бриллиант, корсиканский пейзаж, купальник ценой в годовой доход «саранчи из Бирюлева».

Если, конечно, у нее еще есть оплачиваемая работа без задержаний заработной платы.

Фото: Сергей Савостьянов/ТАСС