Что мы прикопались к Грозному?
Да, именно так иногда и ставится вопрос. Есть дискурс, в котором предлагается рассматривать невесть откуда образовавший культ Грозного исключительно в свете развития туризма в Россию. В «историческую Россию» туристы с Запада особенно, правда, не ездят — по известным причинам, но, допустим, когда-нибудь поедут. И встретят их… парки. Бывают парки веселые, вроде Диснейленда, а могут быть парки и страшные — с ужасами, ну, как в России. Парк ГУЛАГа. Или, вот, Парк культуры и отдыха имени Ивана Грозного. Если в Париже вы первым делом встречаете уличного чернокожего продавца сувениров с маленькими Эйфелевыми башнями, то в России, возможно, вы встретите тогда азиата, может быть, даже сирийца, с маленькими Грозными на троне, и чтоб черепа валялись у его ног. Или кукольную миниатюру «Иван Грозный поучает своего сына». Или сцены пыток. Допускаю, что все это могло бы очень даже хорошо «пойти».
В девяностых мы с друзьями размышляли, что надо бы оставить в демократической России эдакие «парки СССР», чтоб турист мог насладиться советской экзотикой — толстой крикливой теткой, продающей квас, дефицитом самого необходимого — например, в туалетах, аттракционом «как не решить элементарный вопрос», очередями — например, на выход из парка, и т. д. Но, кажется, идею украли, теперь вся Россия — такой парк, и культ Грозного одна из его развлекательных программ.
Другой дискурс предлагает не относиться к воздвижению памятника Ивану Грозному в Орле как к политически значимому событию. Значимой, мол, делает его наша реакция, считают в рамках этого дискурса. Кто-то решил поводить палкой в мутной воде общественного мнения, чтобы отвлечь, как это обычно бывает, от насущных жизненных проблем. Иногда такие штуки еще называют «управлением дискурсом», то есть вбрасыванием тем-имитаций, которые заведомо погонят людей на кукольные баррикады. С одной стороны, либералы, а с другой, например, рычащий и плюющийся Кургинян. Рефери — Соловьев. И крика! И ора!
У этого рассуждения есть один недостаток. Отнесись мы к установке памятника Грозному как к не заслуживающей внимания мелочи или просто как к «демократическому» рецидиву — ну, орловчане демократически решили почтить своего известного земляка (точно так же могут и ростовчане быть демократически горды за Чикатило, все-таки целых 53 человека убил, а некоторых еще и ел), — Грозный никуда не денется со всей своей мракобесной аурой. А про Немцова забудут! Забудут про ГУЛАГ и про Август-91-го и будут чтить лишь князей да императоров, что несомненно обернется необратимой ревизией шкалы общественных ценностей.
Революция 17-го года, как к ней ни относись, все-таки не случайно посшибала русских царей с постаментов. Октябрьский переворот опирался на низшие классы, бедный люд, который десятки веков угнетали власть имущие. Вспомним хотя бы, что на тот момент крепостное рабство в России было отменено менее чем сто лет назад. Звезда реформ, царский премьер-министр Столыпин, вместе с, казалось бы, спасительной программой перемен предлагал заодно и ускоренное правосудие, «столыпинские галстуки», и полицейскую слежку, и инфильтрацию политических движений агентами-провокаторам — эдакий протопутинизм. За что ж их тогда любить?
Истуканов старого режима раскокали, и новая власть коммунистической бюрократии не сразу обратилась к тотемам прошлого. Но все-таки обратилась. Царей приспособили, превратив в… советских директоров заводов и совхозов.
Петр I стал ходить в спецовке и с молотком, как царь-пролетарий. Еще немного, и мы увидели бы его разливщиком стали. Князя Александра Невского мы застаем в первых кадрах фильма Сергея Эйнзештейна в образе бригадира рыбаков. Командует, как вытянуть сеть. У царя Грозного сталинской пропагандой высвечивалась только одна функция — приведения к государственной дисциплине нерадивых бояр. Напрашивалось, что Сталин был реинкарнацией грозного царя, а НКВД — реинкарнацией опричнины.
Однако если коммунистический режим приспосабливал царей к себе, то путинский режим пошел еще дальше: присовокупляет себя к царям. Это сущностно новый этап и новый виток эволюции идеологии русской деспотии. Востребована не народность, а именно наднародность и историческая неподсудность русских владык. Таков князь Владимир напротив Библиотеки Ленина (о, как здорово это совпало!). Таков Александр I у стен Кремля и Александр II у храма Христа Спасителя. Таков Иван Грозный в Орле. Они уже не камуфлируются ни под красных директоров, ни под эффективных менеджеров, цари как они есть!
На них можно было бы и не обращать внимания, но месседж навязчив и многократно повторен: кто против Грозного, тот против Путина. Кто против опричнины, тот «пятая колонна». Один из авторов (под ником Лаврентий Павлович) написал с предельной откровенностью: «В России давно проявилось, а в последние годы ярчайшим образом подтверждается правило: если отечественный либерал против чего-то выступает — присмотрись повнимательнее, скорее всего, это явление положительное, для страны полезное. Ну а если либерал забился в истерике — даже не сомневайся: происходит что-то очень правильное». Чего ж удивляться, что подонки выстраиваются на открытии памятника? Они притягиваются им как магнитом, но хуже, что одновременно они цинично пытаются убедить современников, что вотчина садиста и самодура — это и есть русское государство.
Они «топят» за Грозного как за строителя русского государства, а в массовом сознании тот еще и превращается в «радетеля за народ», но вот бы проникнуть в мировоззрение тогдашнего деспота! Он действительно был за государство (а знал ли он, понимал это слово или хотя бы употреблял про себя более-менее адекватный синоним?) и действительно «радел» за народ? Тут же еще вопрос в том, а что нам самим следует понимать под государством.
По-моему, государство возникает тогда, когда появляется понятие общего блага и гражданина. Ничего подобного на Руси почти никогда не было. Разве что декабристы сделали шаг в этом направлении. Впрочем, цари XVIII-XIX веков все-таки начали понимать «должностную» ответственность за вверенный народ, хотя и несколько извращенным образом. Общество же всегда оставалось заложником этого «понимания»: как цари поймут «общее благо», а вдруг поймут его как-нибудь неправильно? Обратной связи же нет. Ну а крепостные — большинство населения — это не общество, их за людей вообще никто не признавал. Какое же это тогда государство?
С этой точки зрения, Грозный скорее был бандюганом в выстроенной им типичной бандюганской вертикали, а свои задачи понимал предельно узко: хавать все, что можно захавать. Территории расширял, чтобы увеличить число подчиненных. Законов не признавал. А свой народ, особенно тот, что кормился трудом, презирал. Для него это была грязь, расходный материал, по-нашему. Иначе с такой легкостью он не подвергал бы его репрессиям и не обращал в рабство. Поэтому никаких государственных институтов при Грозном не создали. Даже институт царя Грозный существенно обесценил, опошлил — то сбегал от трона, то сажал на трон непонятную личность, то снова рокировался обратно, как один всем известный товарищ. Если уж мы от таких фокусов слегка очумели в своем XXI веке, то можно представить, что творилось в мозгах современников «великого царя». По-моему, говорить о государственном строительстве по отношению к Грозному — все равно что думать, что сомалийские пираты образовали государство или что государство — ИГИЛ.
Или думать, что такими памятниками мы каким-то образом укрепляем сегодняшнюю государственность.
Фото: Александр Рюмин/ТАСС
