Отвечу на призыв

Я не часто соглашаюсь с Георгием Сатаровым. Сказываются разные жизненный опыт и отношения с верхним этажом. Дело в том, что у тех, кто хоть раз побывал наверху, развивается чувство сопричастности, которого я, например, начисто лишен. Им (тем, кто был наверху, но ушел) все равно хочется чего-то там напоследок подправить, улучшить, подрегулировать, в то время как мне — плеснуть керосинчику и поджечь. Но в чем мы сегодня с Георгием Александровичем сошлись, так это в актуальности призыва объединиться ради оппозиционной политики.

И, собственно, тут у Сатарова кроются две мысли, а не одна. Первая, на первый взгляд банальная. Про объединение всех со всеми, которого никогда у оппозиционеров почему-то не получалось. Замечу чуть в сторону: один редактор, републикуя мою прошлую колонку, даже дал ей по этой причине новое название: «Другие выборы», имея в виду, что наши оппозиционеры ведут себя так, будто бы они (кроме того, что Путин выбирает себя, не обращая на них никакого внимания) еще и сами избираются в некий оппозиционный ареопаг.

При этом они друг друга расталкивают, как смертельных врагов. И потому им не до объединения, с амбициями бы разобраться. Однако я упомянул об этом сейчас не для того, чтобы лишний раз отрекламировать свою колонку, а потому что убедился, что довольно широко в народе (по крайней мере, в социальной группе «редакторы») бытует мнение, что оппозиционеры сражаются друг с другом за какой-то неведомый для нас приз. Не удивительно, что и Сатаров охарактеризовал их как «самовлюбленных нарциссов, использующих политику для решения своих проблем, удовлетворения своих страстей, политиков, для которых проблемы страны — повод для красноречия, а не стимул искать пути к изменению ситуации».

И посоветовал: «Если мы, избиратели, не можем сейчас поменять власть, то мы должны менять оппозицию, которая не в состоянии и не хочет менять власть».

А в состоянии она, оппозиция, будет это сделать только тогда, когда откажется от личных амбиций и попробует определиться с тем общим, что может создать основу для коллективных действий.

Иными словами, нам не так важно, кто конкретно и лично пойдет на смену Путина и его курса, сколько то, чтобы он и его сторонники не превращались в одну из сект, а коммуницировали со всеми вменяемыми силами — что с «бойкотистами», что с «выбиральщиками», предлагая в дискуссии выход из губительного авторитаризма.

Причем в перспективе — повторю еще раз — речь должна идти о конституционном заслоне от авторитаризма на будущее. (NB. Ибо при Зорькине, которого Путин снова представляет на переназначение, этот заслон превратился в сито с очень широкими ячейками.)

Вторая (неявная) мысль — про политику. Что она такое и в чем ее цель. Дело в том, что в «нулевых» в социальной группе «политологи», начитавшихся Макиавелли, широко распространилось мнение, что политика — это исключительно борьба за доступ к уху Государя. А когда такой борьбы не происходит, то, мол, нет и политики. А поскольку в спокойном обществе, где отсутствуют террористы и экстремисты, борьба за доступ к Уху между законопослушными гражданами по идее должна происходить только легитимно на выборах, то получается, что политика у нас замирает — сначала на четыре года, а потом аж даже на все шесть лет.

Как следствие мы раньше Явлинского с его умными речами видели и слышали довольно часто — каждые четыре года, а в последнее время стали видеть реже — раз в шесть лет, и он стал немножко забываться. Но то же самое стало происходить и с Солнцеликим. То он выступал с «Планом Путина» напористо и даже иногда «писал» большие программные статьи «про жисть», а сегодня делает это спустя рукава и, похоже, решил, что если в прорубь залезет и пару раз перекрестится, то с них будет достаточно.

Но такая мысль про политику навязанная и не верна. На самом деле у политики есть постоянные вневременные гуманитарные цели и постоянное вневременное гуманитарное измерение. Цель политики, как я ее понимаю, и, как надеюсь, понимает Георгий Александрович — цивилизационный прорыв в мир прогресса, Добра, солидарности и свободы. И пусть наши оппоненты, травмированные отечественным макиавеллизмом, пиаром и Фондом эффективной политики, продолжают утверждать, что нельзя найти баланс между солидарностью, прогрессом и свободой, надо попробовать! — в этом и заключается миссия «новой политики».

***

Как знаток кино не могу остаться в стороне скандала с британской картиной «Смерть Сталина». В нем, в этом скандале, настолько все ясно, прозрачно, что даже непонятно, как посторонние люди любительски пытаются сюда еще что-то прибавить, усугубляя общее гадостное чувство, возникшее от отзыва «прокатного удостоверения».

Дело в том, что этот кейс явил нам простой пример прямой и недвусмысленной цензуры, нетерпимой для любого современного человека. И россиянина в том числе. Цензура — это когда какие-то малознакомые дяди и тети, среди которых немало идиотов, идиоток, откровенных фашистов и фашисток, начинают нам указывать, что читать или смотреть в свободное время.

Казалось бы, мы этот этап оставили далеко в прошлом, как какую-нибудь испанскую инквизицию, во всяком случае в 1991 году. И что возврата нет. Ан нет, по поводу этого фильма полезли из щелей клопы — засушенные между страниц Краткой истории ВКП (б). Недобитые сталинисты и бериевцы разразились воплями «Это не цензура. Это не цензура! Это…» А что «это» — понять невозможно. Видимо, воспитательная работа и моральное модулирование в духе ГУЛАГа.

Только один кинотеатр в Москве (на всю страну) решился демонстрировать фильм, аки на какой революционной маевке. А потом и туда пришли царские сатрапы, грозя наручниками: «Не сметь поганить Усатого!». Поразил сын Хрущева. Из далекого враждебного «совкам» зарубежья он написал цензорам аж благодарственное письмо.

Несчастный! А ведь мы, дорогой Сергей Никитович, всегда скорее сочувственно и снисходительно относились к вашему папаше Никите Сергеевичу, прощая ему даже и то, что тот и сам был видным членом преступной сталинской банды и наверняка где-то замарался подписью. А вот те, кому Вы сейчас пишете слова благодарности за цензуру, никогда Вашему отцу ничего не прощали, а за то что он выкинул Усатого из мавзолея «за преступления», вообще прокляли до седьмого колена.

И все же, с одной стороны, это классно — снова оказаться в парке Юрского периода среди челюстных пожирателей всего живого. А с другой — ничего классного в этом нет, а очень даже утомительно, поскольку оказываемся мы в этом парке не по своей воле и желанию и вопрос — выберемся ли?

Однако я хотел поговорить чисто о кино.

Мой хороший приятель Петр Акопов высказался о «Смерти Сталина» так: «Ну почему русофобы непременно отъявленные лжецы — где хоть одно подтверждение его (Андрея Плахова. – С.М.) утверждения о том, что "человечество" научилось подобным образом смеяться над своим прошлым? Где хоть один фильм англичан, французов, итальянцев, американцев о реальных персонажах своего недавнего прошлого, снятый в таком ключе? Нет таковых — но Плахов пишет об этом как о несомненном факте. Русофоб — всегда лжец».

И я стал сомневаться: действительно, британцы посмеялись, поёрничали над советскими государствообразующими руководителями, а по поводу своих-то, наверно, слабо? Есть небось и у них «моральный» запрет, в котором они нам сегодня отказывают?

А потом вспомнил. Сам ты врешь, Петруччио! Во Франции чрезвычайно развито политическое сатирическое кино, причем на грани всяческих приличий, что берет начало еще от древнеримских ателанов. Взять, к примеру, французский «Без четверти два до нашей эры», Deux heures moins le quart avant Jésus-Christ (1982).

Американец Чарли Чаплин крайне сатирично отзывался о капитализме, то есть о политической системе («Огни большого города», 1931). А вот попробовал бы он так о колхозах! Американец Вуди Ален — о маккартизме. Что лепит американец Майкл Мур в якобы документальном кино — для этого вообще нет аналогов. Недавний «Образ воды» (The Shape of Water, 2017) сатирично отзывается о гонке вооружений и холодной войне, причем именно со стороны бесчеловечного Запада. Сериал «Родина» («Homeland») поносит «Патриотический акт». Попробовали бы они так о «законе Яровой»! Президент-сволочь в сериале «24 часа» и полнометражной картине Клинта Иствуда «Абсолютная власть» (1996). Сериал «Смерть мозга» (BrainDead, 2016) — кощунственно об умственных способностях конгрессменов США. «На грани» (The Brink, 2015) — американский сатирический сериал про раздувание американцами ближневосточного конфликта. «Машина войны» (War Machine, 2017) — то же самое про Афганистан. И есть еще всегда классический Мел Брукс со своей сатирой.

Но Акопов прав: такого издевательства, как про Сталина, нет ни про одного из реальных французских, английских или американских руководителей (исключение — немецкий Гитлер). Хотя, надо признаться, во Франции, Англии и США в ХХ веке и отдаленно не было такого монструального персонажа, как Сталин, так что и не над кем издеваться.

Может, этим все объясняется?

Фото: Россия. Санкт-Петербург. 28 января 2018. Митингующие во время всероссийской акции в поддержку забастовки избирателей на одной из улиц города. Евгений Степанов/Интерпресс/ТАСС