Все началось в июне 2013 года, когда правительство представило проект закона о Российской академии наук, который вызвал шок даже у самых активных сторонников реформы. В первой версии закона предполагалось, что три большие академии — Российская академия наук, Российская академия медицинских наук и Российская академия сельского хозяйства — распускаются и вместо них образуется новый клуб ученых, не имеющий права управлять исследованиями, финансами и имуществом. Для руководства 750 академическими институтами предполагалось создать специальное агентство.
От полного уничтожения академии тогда спасла анонимность авторов проекта закона. Закон готовился в такой строжайшей тайне, что даже чиновники профильных ведомств не видели его в той версии, в которой он был публично заявлен. По этой же причине закон не был согласован со всеми участниками политических процессов. Это вызвало скандал, который объединил протестные настроения младших научных сотрудников, академического истеблишмента и части политических групп, включая некоторых депутатов ГД и членов правительства. В итоге Владимир Путин рекомендовал перенести принятие закона на осень и внести в него поправки, важные для академии.
В октября 2013 закон о РАН был принят в окончательной версии, по которой предполагалось, что за объединенной академией останутся экспертные функции и руководство научными исследованиями. Но всеми институтами будет управлять ФАНО, главой которого назначили бывшего замминистра финансов Михаила Котюкова. Как руководить исследованиями, не имея доступа к бюджету и административному управлению в институтах, мало кто понимал. И мало кто верил, что ФАНО будет выделять деньги на исследования, нести за результат ответственность, но не будет вмешиваться в процесс. Особенно удивляло, что вопросы госполитики в области науки по-прежнему останутся в ведении старого и главного оппонента Академии – Министерства науки, именно оно будет сочинять нормативные акты для ФАНО. Вместе с этим у Министерства одновременно же забрали львиную долю средств на фундаментальные исследования и передали их еще одной новой организации — Российскому научному фонду с бюджетом 47 млрд рублей на три года.
А. П. Кулешов (академик, Институт проблем передачи информации им. А. А. Харкевича РАН, г. Москва)
Успеха таких управленческих конструкций никто не видел. Зато как работает аппаратная логика вытеснения друг друга, все знали прекрасно. И потому новая структура управления наукой была встречена учеными с тяжелым пессимизмом. Только ленивый не шутил про административный бермудский треугольник, в котором должна утонуть российская наука.
И главное: никто не понимал, что должно получиться на выходе? Какую именно науку хочет получить государство с помощью такой причудливой схемы управления? А спросить было не у кого, поскольку авторы и идеологи реформы так и не объявились.
И вновь градус недовольства снизил президент Путин, объявив о годичном моратории на имущественные и кадровые преобразования в институтах. То есть ФАНО год не имело права увольнять директоров и передавать имущество РАН в казну для дальнейшего неизвестного использования. Сам Михаил Котюков неоднократно подчеркивал, что тоже был сторонником моратория, так как ему необходимо было время на инвентаризацию и понимание, что же конкретно попало под его управление.
К началу 2015 многое изменилось. ФАНО не просто охватило и описало все, чем владело, но и приступило к полноценному управлению. Начались увольнения директоров без согласования с руководством РАН, начались слияния академических институтов из разных областей в единые юрлица.
Например, в Кабардино-Балкарии принудительно пытались загнать в один региональный центр историков, филологов, математиков и биологов, добавив к ним Баксанскую нейтринную обсерваторию. Когда ученые в Нальчике узнали, что новой структурой ФАНО назначило на пять лет руководить 73-летниего Петра Иванова, директора Института информатики и проблем регионального управления, стало понятно, что ни о какой осмысленной реформе речь не идет. Ведь не только в местной научной среде, но и в руководстве РАН и МОН знали, что диссертационный совет, который возглавлял Петр Иванов, был академическим лидером по количеству фальшивых диссертаций. За что, собственно, и был закрыт.
Но в ФАНО решили, что именно этому человеку надо дать полную административную и финансовую власть над институтами, профиль которых абсолютно далек от его компетенции. Пока нейтринная обсерватория и Институт экологии отбились от насильственного поглощения. Остальные под жестким давлением согласились на слияние.
И пример с Кабардино-Балкарией не единственный. Ведь появился целый план реструктуризации институтов ФАНО, и опять никто не может понять, как же можно объединять или закрывать институты, если не была проведена экспертная оценка деятельности научных институтов. Поэтому никто не может сегодня сказать, что представляет собой реальная наука в России, где сейчас живые, а где уже мертвые лаборатории. И понять это нужно до того, как строить план реформы науки, твердят ученые уже лет десять. Но этого так и не было сделано.
Однако настоящий масштаб бедствия стал понятен, только когда появились документы МОН:
— проект распоряжения Правительства Российской Федерации «Об утверждении Программы фундаментальных научных исследований в Российской Федерации на долгосрочный период»;
— проект ведомственного приказа «Об утверждении методических рекомендаций по распределению субсидий, предоставляемых федеральным государственным учреждениям, выполняющим государственные работы в сфере научно-исследовательской и научно-технической деятельности».
Президент РАН В.Е. Фортов и В. Е. Захаров (академик, Физический институт имени П.Н.Лебедева, г. Москва) — председатель оргкомитета Конференции
Первый поражает тем, что нереализуем и не дает представление, чем же должны заниматься российские ученые. Так, по мнению экспертов из Общества научных работников, абсолютно взаимоисключающими выглядят планы, по которым увеличить число публикаций в Web of Science за пять лет нужно будет на 31%, а финансирование исследований, по итогам которых эти самые публикации появятся, предполагает увеличение на 16% за те же самые пять лет. С учетом инфляции это означает, что денег станет меньше, а хороших результатов должно стать на одну треть больше. Опыт реформы науки соседнего Китая показывает, что добиться резкого и масштабного увеличения качественных публикаций можно, только увеличивая финансирование на исследования в разы. Так, Китай с 1999 года каждый год тратил на исследования и разработки на 20% больше. Например, 2007 по 2011 год сумма увеличилась с 102 млрд долларов до 180 млрд. В итоге китайские ученые сейчас занимают второе место в мире по публикациям, за десять лет увеличив их в 7 раз. В России же за те же 5 лет с 2007 по 2011 расходы на науку увеличивались с 26 млрд долларов до 33 млрд, что просто позволяет поддерживать примерно одинаковый уровень публикаций в районе 32-33 тысяч публикаций в год.
Кроме того, программа фундаментальных исследований раньше формировалось «снизу», то есть предложения шли от самих ученых и потом облекались в форму госзаданий, так как трудно представить, что чиновник Министерства знает, какие именно исследования необходимо проводить. Теперь этот принцип нарушен.
Второй документ, названный деликатно «методическими рекомендациями», напротив, четко давал понять, что для его выполнения нужно сократить число научных сотрудников минимум в три раза. Центральный совет профсоюзов работников РАН дал экспертную оценку этому приказу и пришел к выводу, что по этому проекту даже временным финансированием в рамках госзадания окажется обеспечено не более 30% научных сотрудников.
Кроме того, по последней версии «методических поправок», 50 % тех же самых небольших средств институты теперь должны получать по конкурсу. Это означает, что те, кто по разным причинам не смогут выиграть конкурс, просто исчезнут с научной карты. Ведь сейчас базовое финансирование и так небольшое, оно обеспечивает выживание коллективов. Вся полноценная работа осуществляется там, где есть дополнительные средства из других программ и грантов. На дополнительные, а не базовые деньги покупали оборудование, подкармливали молодежь, оплачивали публикации в престижных журналах и пр. Но все понимали, что если сегодня не повезло и грант не выиграл, то до следующего конкурса можно скудно дожить. А при сокращении гарантированных денег в половину не то, что планировать исследовательскую работу станет невозможно, нельзя будет просто дотянуть до следующего конкурса. А если учесть, что Россия и так находится на 26 месте в мире по количеству исследователей на душу населения, то даже самые сильные и перспективные ученые не рады такому прогнозу. Ибо все понимают: обмелеет научная среда, неоткуда будет брать и без того малочисленных аспирантов.
В. А. Рубаков (академик, Институт ядерных исследований РАН, г. Москва)
«Я не хочу на таких условиях конкурировать с коллегами из Уфы и Махачкалы», — сказал по этому поводу известный физик-теоретик, член оргкомитета Конференции, академик РАН Валерий Рубаков. И зал взорвался аплодисментами.
К тому жеэти документы плохо согласуются между собой. Из первого документа следует плановое увеличение публикации в WoS на треть. А из второго — сокращение ученых в три раза. Как оставшиеся исследователи увеличат число публикаций на треть, если это и при нынешнем количестве ученых сделать не получается?
И это при том, что работа над ними происходит на фоне постоянных встреч и взаимодействий МОН и ФАНО с общественными научными организациями, вроде Совета по науки при МОН, Общества научных работников, Комиссии по общественному контролю в сфере науки. МОН и ФАНО — одни из самых открытых к диалогу ведомств. То есть у ученых есть возможность донести свою мысль до чиновников. А повлиять на исход решения возможности нет.
Почему? Потому что решения принимаются не там и не теми, с кем идет диалог. Об этом на конференции практически прямо сказал первый заместитель руководителя ФАНО Алексей Медведев. Он закончил свое выступление намеком на то, что главное противостояние сегодня идет не между ФАНО и РАН, а есть еще много других игроков, система ценностей которых заметно отличается от системы ценностей тех, кто сидит сегодня в зале.
В итоге реформа в том виде, в котором проводится, не выгодна и не приятна никому. У нее нет бенефициара, одни пострадавшие. МОН приходится бороться с РАН и ФАНО, ФАНО приходится тонуть в согласованиях с МОН и РАН. РАН приходится спорить с ФАНО. А ученые вынуждены писать в три раза больше отчетов в три ведомства. И отслеживать, откуда же придет новый страшный документ.
Путин, конечно, может опять неожиданно вмешаться в критический момент, но он не может нарисовать план генеральной реконструкции российской науки. Этот план может родиться только в диалоге идеологов и участников процесса реконструкции. А для этого авторы реформы должны появиться на публике. И пока их нет, ученые будут мобилизовывать все силы на сопротивление новому проекту, писать алармистские письма главе правительства Дмитрию Медведеву, ждать нового передела, сокрушаться о потраченных на создание нового ведомства деньгах и о потраченном на утомительную борьбу времени.
Автор — канд. фил. наук, научный журналист, член Комиссии общественного контроля за реформой в сфере науки.
Фотографии в тексте Александра МАРОВА.
Фоторепортаж с Третьей сессии Конференции научных работников
Марии ОЛЕНДСКОЙ / ЕЖ
Анна Дыбо: Скорее всего продолжается старая аппаратная игра, или спецоперация, являющаяся, в конечном итоге, рейдерским захватом.
АБН: На прошлой неделе академик Владислав Панченко попросил отложить выборы главы РАН на полгода и за это время описать в уставе более прозрачную процедуру.
Dmitry Zagubny: Ну как же, такие деньги и частично мимо "Озера", непорядок! Не могу подобрать приличных слов
