Максим Блант:

Экономика Казахстана, так же как и экономика России, сильно зависит от экспорта нефти, поэтому страдает от понижения цен на них. Казахстан даже более зависим, потому что у них запасы и добыча нефти на душу населения гораздо выше. Второй фактор, который влияет на решение казахстанского Центрального банка, — то, что страна является одним из членов Таможенного союза. Соответственно для того, чтобы российские товары не составили слишком серьёзную конкуренцию казахстанским, приходится идти на шаги, которые направлены на поддержку национальных производителей.

Понятно также, что экономика Казахстана, как и экономика России, чрезвычайно закредитована. Правда, поскольку эта страна не страдает от международных санкций, их банкам гораздо легче рефинансироваться. В целом всё, что можно сказать о девальвации в России, относится и к Казахстану. Все компании, которые ориентированы на внутренний рынок и при этом модернизировали своё производство на деньги от полученных на Западе кредитов, пострадают, а так как экономика этой страны гораздо меньше российской, то некоторые могут и разориться.

Однако в Казахстане есть значительные ресурсы на поддержку бизнеса. И скорее всего компании, набравшие кредиты на Западе, получат дополнительные средства. В целом решение отказаться от «валютного коридора» было вынужденным, в большой степени оно продиктовано действиями Банка России. Не имея возможности помогать своей экономике с помощью пошлин, там пошли на такие меры.

Для России это означает снижение конкурентоспособности ее товаров по сравнению с товарами из Казахстана. Значительная часть «серых» санкционных товаров поступает в нашу страну именно оттуда, но в этом отношении мало что изменится. Но и собственные казахские продукты составляют российским достаточно серьёзную конкуренцию, причём речь идёт не только о продовольствии. Так что для российских предпринимателей такая новость не означает ничего хорошего.

Конечно, это не смертельно, но поскольку российская экономика и так находится на грани коллапса, то каждый лишний удар по ней может оказаться критическим. Сложно сказать, после чего сползающий в горах снег превратится в лавину, сметающую всё на своём пути. Но упрекать Казахстан за такой удар достаточно сложно, потому что они не делают ничего, что не сделала бы сама России. По большому счёту, там вступили в «гонку девальвации» позже на 9 месяцев, чем мы, и их решение вполне объяснимо.

Василий Кашин, сотрудник Центра анализа стратегий и технологий:

Протест начался с требований предоставить возможность избирать главу специального административного района прямым голосованием. Эти обещания в расплывчатом виде уже давались раньше китайским руководством, но в дальнейшим от них предпочли отойти. Сейчас в Гонконге действует сложная избирательная система, когда часть выборщиков избирается напрямую, и среди них, пусть и с небольшим перевесом, но преобладают сторонники демократизации и большей внутренней свободы от решений Пекина. А часть выборщиков представляет различные профессиональные и общественные группы, в основном — бизнес, и эти люди ориентированы, скорее, на то, что скажет Китай. Это гарантирует, что, несмотря на наличие демократического процесса, высшее руководство Гонконга всегда состоит из людей, лояльных КНР, и менять такое положение китайцы не хотят.

Но сейчас они столкнулись с ростом массового протестного движения, что является для них очень неприятным моментом, так как означает, что стратегия «управляемой демократии» в Гонконге не работает. Китайцам приходится иметь дело с проявлениями массового неповиновения, идти на полицейские меры. Это, в свою очередь, бросает тень на саму концепцию «одна страна — две системы», которую в свою время выдвинул Дэн Сяопин. А именно эту концепцию китайцы собирались предложить Тайваню для мирного воссоединения с материком. Там предполагались ещё более широкие автономные полномочия, фактически, речь шла даже о сохранении Тайванем собственной армии, но после того, как на примере Гонконга стал виден конфликт, раскалывающий общество, перспективы мирного воссоединения оказались под ударом. А это — болезненный вопрос, влияющий на всю китайскую политику.

Кроме этого, Гонконг был важен как «поле экспериментов» в плане реформ управления самого Китая. И тут было продемонстрировано, что по мере нарастания демократизации общества нарастают и проблемы, а держать всё под контролем не удаётся. Это может стать аргументом против дополнительных реформ и послаблений.

Конкретно в Гонконге развитие ситуации будет обусловлено тем, что крупные бизнес-ассоциации не поддерживают эти выступления. В Азии предприниматели везде настроены на дружеские отношения с Пекином, потому что Китай — это экономический центр региона, и деться от него никуда нельзя. Сейчас может произойти попытка консолидации лояльных КНР сил в Гонконге, которые можно будет противопоставить протестующим. Скорее всего, в течение нескольких дней волну протеста удастся сбить и можно надеяться, что это будет сделано без лишних эксцессов и без жертв. Если они будут, это приведёт к тяжёлым последствиям для Китая и для всего региона.

Но произошедшее в любом случае означает усиление контроля, потому что руководство Китая увязывает произошедшее с вмешательством США, следы которого теперь будут всюду искать. Это повысит уровень недоверия к Вашингтону и обострит традиционные китайские подозрения, что американцы ведут двойную игру и проводят стратегию, направленную на смену правящего в КНР режима. Они всегда подозревают американцев в этом, а теперь эти страхи усилятся, потому что, с точки зрения китайцев, одной из ключевых причин происходящего являются целенаправленные действия США и Великобритании по поддержке и укреплению демократического движения.

Дмитрий Орешкин, политолог:

В принципе идея иметь альтернативный Западу центр принятия экономических решений — здравая. К сожалению, она слишком отдаёт несбыточными обещаниями. В чём заключаются преимущества этой идеи, понятно. Можно надеяться на экономический рост сильных стран, а если что-то случится с западной экономической моделью, то у человечества будет альтернатива. Теоретически это благо.

Но на уровне практики есть много сомнительных мест. Во-первых, это вторично. МВФ и остальные финансовые структуры развитого мира существуют уже многие годы. У них есть опыт и огромные, в разы большие финансовые ресурсы. И попытка создать нечто альтернативное будет копированием. Точно так же, как в СССР попытались производить «Жигули», стараясь сделать, как в Европе, но пока наладили производство — Запад ушёл ещё на одно поколение вперёд. И когда «Жигули» стали выпускаться, они были уже морально устарелыми. Так и с этой системой. Пока всё отладится, будут выпущены новые пластиковые карты, появится альтернативный финансовый центр, Запад, развивающийся быстрее, предложит новый пакет услуг, который будет удобнее и теснее связан с современными технологиями и Интернетом. В результате новая структура снова окажется в положении догоняющего. В этом заключается её базовая отрицательная сторона: по своей идеологии она не первичная и не инновационная. Её можно сделать больше, точно так же, как удалось сделать больше ракет в СССР, чем в США или Германии, но её нельзя сделать лучше.

Второе соображение: технически больше сделать её тоже не получится. Потому что финансовые возможности зависят не только от количества ресурсов, которых в России больше, чем у кого бы то ни было, а ещё от доступа к этим ресурсам и от качества менеджмента. Соответственно более эффективную модель сделать не удастся, потому что она будет меньше по возможностям. Объёмы прибыли, генерируемые развитыми экономиками, выше, чем генерируемые развивающимися странами. Когда создаётся фонд с бюджетом в 100 миллиардов долларов, то это, конечно, не конкурент аналогичным западным институтам, где объёмы денег больше в разы и даже на порядки. Например, для того чтобы «залить» кризис 2008-2009 года в одной только Российской Федерации, потребовалось около 350 миллиардов. То есть новый фонд — скорее виртуальное объединение, чем реальная альтернатива.

Третье: это союз лузеров, которым кажется, что если они объединятся, то смогут противопоставить что-то виннерам. Потому что в пропагандистской сфере США разлагается, Евросоюз разваливается и всё замечательно. Но на самом деле ситуация-то обратная. У них в руках инициатива, новые технологии и финансовые потоки, а Китай после 30 лет экономического роста вступает в полосу турбулентности, в Бразилии с «левым» правительством начинается период застоя, Россия сталкивается с рецессией. Не очень понятно, что происходит с Индией, но 3 остальные страны БРИКС сейчас направлены скорее вниз, чем вверх. А объединение усилий утопающих редко приводит к общему спасению. Полезнее объединяться с более сильными. Поэтому происходящее — в некотором смысле самообман и попытка что-то противопоставить Западу в информационном поле, а не в сфере реальной конкуренции.

Наконец, четвёртая проблема — вынужденный характер этих шагов. Россия столкнулась с достаточно жёсткой реакцией на свои действия со стороны Запада и была вынуждена, сопровождая это победным громом литавр, идти на Восток. Что, на самом деле, очень рискованно, потому что в китайской экономике неизбежно наступит фаза коррекции после долгого роста, и неизвестно, как глубоко она зайдёт и как долго продлится. Поэтому рассматривать Китай как альтернативный источник инвестиций и замыкаться на него — крайне неосторожно и опасно. Сами китайцы, прекрасно понимая собственное положение и осознавая экономическую зависимость, хотя и не заявляя об этом публично, ссориться с Западом не намерены. Поэтому они вежливо отказались признавать аннексию Крыма, вежливо отказались от российских предложений оборонительного союза, вежливо дали понять Греции, что не поддерживают курс на выход из ЕС и без большого восторга идут навстречу экономическим инициативам Москвы. Они это делают только в той мере, в какой такие инициативы гарантируют Китаю собственную экономическую успешность в ближайшем будущем.

Косвенным подтверждением того, что политика «ухода на Восток» — вынужденная и стратегическая, является то, что всей деятельностью в Уфе руководит не Министерство иностранных дел, а Администрация президента и лично господин Ушаков. В контексте происходящих саммитов Лавров не упоминается вообще. Получается, что МИД занимается «оборонительными боями» на западном фронте, а Ушаков — экспансией на восточном. Но и там, и там больших побед не наблюдается, и оснований на них надеяться нет. Потому что если экономика Запада постепенно входит в новый длинный цикл роста, то в Китае приближается качественная перестройка и связанный с этим кризис. В этом смысле стратегия кремлёвской администрации, надеющейся на то, что, объединившись с Пекином, удастся что-то противопоставить Западу — самообман.

Возможно, власть и сама понимает, что это самообман, и просто старается давить на Запад в информационной сфере, а также взбадривать собственное население. Но «пена слов» проходит, остаётся структура экономических решений, а здесь особенных достижений ожидать не стоит. Вплоть до того, что Китай выступает совершенно очевидным конкурентом России в плане создания транспортных коридоров от Тихого океана до Атлантического. Эту стратегию Пекин успешно развивает, и в рамках этой стратегии ему важнее сотрудничать с Западом, а не с Москвой. Супервыгодная роль глобального транзитёра постепенно отходит именно Китаю, и если Россия и будет допущена к участию в этих проектах, то на третьих ролях, после Китая и Европы. Россия, Монголия, Узбекистан — это всё страны второго ранга в данном случае. Поэтому надеяться на то, что союз с Китаем позволит как-то восполнить потери от ухудшения отношений с Западом — иллюзия.

Ирина Халип, "Хартия-97":

Так уж получилось, что сегодня Анатолий Лебедько — единственный, кто может вытянуть лукашенкину «избирательную кампанию» и добиться признания диктатора. Именно это он сейчас и делает. В то же время именно Лебедько может окончательно сломать игру Лукашенко, если снимет свою кандидатуру. Потому что тогда на том бездарном натюрморте останутся лишь Лукашенко и мыши — ведь даже кота не зарегистрировали. А сейчас на холсте — Лукашенко, мыши и Лебедько. Толик, ты там явно лишний.
Полный текст читайте здесь