Вера Кораблина, вступила в Преображенское братство 12 лет назад:

Для меня братство — это церковь, я другой не знаю. Я из неверующей семьи, никто, ни мои родители, ни мои бабушки-дедушки, не были верующими. Я пришла в братство вместе с человеком, которому я полностью доверяла, который очень изменился после прихода в братство и оглашения, и меня это интриговало до такой степени, что я сама полтора года ходила на оглашение, все пытаясь понять: ну как это может быть, как это работает, что происходит — вот все эти люди, которые со мной ходят, ладно я, разумный, интеллигентный человек, хожу терплю, но все остальные, чумовые тетки какие-то, мужики, наверное, они в следующий раз не придут, и я больше не приду. Но мы опять и опять собирались раз в неделю — вот что это было?

Тайна началась еще тогда. Потом я приняла крещение, и я другой церкви не знаю. Не знаю опыта прихода, возможно, где-то есть невероятная ситуация жизни по Евангелию, может, где-то на Афоне, куда женщин не пускают, — не знаю. И искать не хочу. Потому что то, что я имею здесь, это, во-первых, невероятный адреналин, а у меня в нем есть потребность, — нет ничего интереснее, чем жить вместе. Более интригующего, неожиданного, мощного приключения, чем братская жизнь, найти невозможно, с этим не сравнятся никакие походы на катамаранах, хотя это, может, быть, наивно звучит.  Я здесь получаю ту полноту жизни и ту невероятную полноту радости, которую ни на что не променяю. Моя верность основана на моем личном опыте, и не только на моем — очень много разных людей, бывших теток и дядек, стали мне братьями и сестрами и удивительно родными людьми. Мы не сторонние наблюдатели, все, что происходит в церкви, плохое, хорошее, это наше, мы здесь именно для того, чтобы она жила дальше, несмотря на нынешнюю ситуацию, далеко не всегда такую, которая нас радовала бы.

Александра Колымагина:

Я в Преображенском братстве все 25 лет его жизни. И все эти годы главным для меня было то, что все, что я вижу и переживаю в служении братства, очень нужно и очень важно для всей нашей церкви. Большинство из нас приходило в церковь взрослыми, в результате сознательного выбора, и катехизация, а потом общинная жизнь (а многим из нас и богословское образование) помогли прикоснуться к полноте Предания, не только к духу, но и к смыслу церковной жизни. Не только для меня, но, как я знаю, и для многих братчиков, это переживалось так: ты шёл по бездорожью и вдруг вышел на путь. И есть те, кто идет впереди, и те, кто рядом.

В наше братство входили замечательные, великие люди, такие как Сергей Сергеевич Аверинцев и о. Павел Адельгейм. Но большинство из нас, думаю, часто вспоминают слова Писания, которые неизменно приходят и мне на ум, если я задумываюсь о своем месте: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных…» И то, что при этом мы вместе можем — несмотря на сопротивление, клевету и замалчивание, с которыми часто сталкивается братство — делать вместе действительно удивительные вещи (кроме того, о чем я говорила — воцерковления и просвещения, — это и исторические выставки во множестве городов, и масштабные конференции, где не просто делаются доклады, но всегда идет диалог, есть совместное размышление над острыми и тяжелыми вопросами), для меня до сих пор остается чудом. Как чудом остается и то, как при всех наших слабостях, немощи и греховности в братском общении, в стремлении вместе жить по Евангелию открывается красота и сила души каждого человека…

Сергей Пархоменко, журналист, общественный деятель:

Это прекрасная акция, проходящая же 8 лет. Она очень родственна проекту «Последний адрес», которым я занимаюсь в течение последнего года. Всё это — попытки перевести наши исторические воспоминания из области сухой школьной дисциплины в область персонального человеческого понимания. К сожалению, всё, что связано с увековечиванием памяти жертв репрессий, носит у нас VIP-характер. Мы более-менее научились признавать и чтить память выдающихся людей: генералов, писателей, актёров, изобретателей, генеральных конструкторов и так далее. Но репрессии, которые продолжались на протяжении всей истории Советского Союза, начиная прямо с 25 октября 1917 года, конечно, не носили никакого VIP-характера. Они затрагивали огромное количество простых, обыкновенных людей, которые остались совершенно забыты.

И главное, что производит впечатление, когда ты слушаешь этот список имён или собираешь материалы для мемориальных знаков — то, насколько универсальными были репрессии. Они затрагивали абсолютно все слои населения. И каких-то чиновников, и служащих, и школьных учителей, и рабочих, и сторожей, и извозчиков, и трамвайных конструкторов, и всех остальных.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист:

Я каждый год хожу на «Возвращение имён». Эта акция нравится мне, и стилистически, и содержательно, больше, чем любая другая. Она совершенно точно и красиво придумана, в ней есть что-то литургическое. Недавно я даже написал в «Фейсбуке», что те, кто знают значение слова «катарсис», пусть приходят к Соловецкому камню на Лубянской площади, а те, кто не знает, пусть тоже приходят, там и поймут. Это очень правильная и очищающая акция, с которой я всегда ухожу очень взволнованным.

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Я отношусь к этой акции с большим пиететом. Конечно, нельзя ожидать, что прямо сейчас от неё будет какая-то конкретная сиюминутная польза, что у Соловецкого камня прочитают какие-то имена и страна немедленно проснётся, развернётся в соответствующую сторону и что-то подумает, чего не думала раньше. Но есть известное жизненное правило: «надо делать то, что нужно, а дальше будь, что будет». Это делать нужно. Для самих себя и для погибших людей, даже не сильно думая о том, принесёт ли это какой-то видимый результат или не принесёт.

Андрей Зубов, историк, религиовед:

Традиция образованного слоя общества — это, в первую очередь, распространение образования среди других людей. Трансляция знания — основа существования любой культуры. Поэтому почётное звание «просветитель», которое мы все, конечно, не заслуживаем в полной мере, обязывает людей культуры передавать свои знания другим. Так что просветительство — это исключительно важная вещь.

Тем более оно важно в России, где в ходе ужасных событий 20 века был практически уничтожен культурный слой. И те немногие люди культуры, кто остался или появился потом, обязаны участвовать в возрождении не только своих традиций, но и в возрождении всего общества, которое утратило способность к интеллектуальному развитию и росту.

Илья Колмановский, биолог, журналист:

День Просветителя — это замечательная инициатива. Её красота в том, что появляется единый день, когда по всему городу любой учёный, который увлечён чем-то и хорошо в этом разбирается, может прочитать публичную лекцию. Это очень хороший формат, у которого большая история, эта идея возникла ещё в 19 веке. И очень здорово, что фонд «Династия» поддерживает такую традицию. В предыдущие два года всё было очень здорово, и с каждым разом лекторов всё больше и больше.

Ещё 10 лет назад все подумали бы, что это никому не нужно. Но уже первые попытки провести что-то подобное продемонстрировали, что это невероятно востребовано. У меня в памяти есть яркий пример лекции Александра Маркова, который был лауреатом премии «Просветитель» в прошлом году, и в Политехническом музее на его лекцию в большой аудитории пришло столько людей, что её транслировали в фойе. А когда в Россию приехал Роджер Пенроуз, великий математик, на улицах была страшная давка, его жену и ребёнка даже оттеснили, настолько был большой ажиотаж. Очень много людей пришло и на Фестиваль науки на ВДНХ в конце мая этого года. Постоянно возникают всё новые и новые лектории, например «Прямая речь».

В первое время было ощущение, что «ядерная аудитория» этих лекций — молодые профессионалы, у которых есть время для саморазвития. Но эти рамки расширяются у нас на глазах, мы видим спрос со стороны родителей с маленькими детьми. В Политехническом музее сейчас проводятся научные демонстрации для детей 4-6 лет, и они находят большой отклик. А, с другой стороны, сохраняется и лояльная аудитория среди пожилых людей, у которых больше времени и возможностей посещать лекции. В целом, аудитория таких публичных лекций — это люди «от мала до велика».

Сергей Пархоменко, журналист, общественный деятель:

Завтра мы открываем первую «порцию» из 9 домов, расположенных более-менее в центре Москвы. Там будет 18 мемориальных знаков. Таким образом, спустя год после своего начала проект «Последний адрес» пришёл к новому старту, и теперь мы надеемся, что сможем перейти уже к тому, чтобы конвейерным образом реализовывать накопившиеся заявки. Их уже накопилось более 300, и хочется верить, что после того, как первые знаки появятся, они будут прибывать и дальше, а проект в целом продолжит набирать обороты.

Следующая порция табличек может быть сделана примерно в конце января. На основании уже имеющихся писем мы предполагаем, что их будет около 30 штук. Но те таблички, которые вывешиваются прямо сейчас, имеют экспериментальный характер: надо посмотреть на реакцию жильцов, на то, будет ли какой-то вандализм, который совершенно не исключён, и как вообще люди к этому отнесутся. Потому что это — вещь совершенно невиданная, и у нас нет возможности прогнозировать реакцию заранее.

Московские чиновники на данный момент к этому не отнеслись никак. Они много раз сказали, что этот проект им нравится и они его одобряют, но помочь ничем не могут и не понимают, чего вообще от них хотят. Нас такая позиция полностью устраивает, хотелось бы, чтобы она такой и оставалась. Капков говорит правильные вещи: у них есть база данных «Мемориала», деньги они собрали, пусть теперь идут и договариваются с жильцами. Именно это мы и сделали. Главное, чтобы теперь какой-нибудь мелкий чиновник на уровне управы и префектуры не решил нам помешать.

При этом проект «Последний адрес» обязательно должен выйти за пределы Москвы, весь его смысл заключается в этом. И уже сегодня жители из полутора десятков городов прочитали о нём и заявили, что хотели бы участвовать. Это и Кострома, и Тверь, и Пермь, и Таганрог, и Курск, и Санкт-Петербург. Мы готовы им помочь и отправить туда таблички, потому что очень важно, чтобы они все были абсолютно одинаковые, они все делаются в одном месте и одной рукой. Более того, мы получаем письма и из Киева, Донецка и Еревана, от людей, которые хотели бы, чтобы памятные знаки появились и там.

Евгений Асс, архитектор, основатель и ректор архитектурной школы МАРШ, профессор МАРХИ:

В течение последней пары дней мы объезжали места установки мемориальных знаков, и я встретился с некоторыми представителями общественности, членами домовых комитетов и просто теми людьми, которые размещали заявки на таблички. Эти люди произвели на меня замечательное впечатление. Они очень искренние, чистые и честные, и действительно заинтересованы в продвижении проекта. Однажды какой-то человек, услышав наш разговор, стал нас расспрашивать, как можно установить такую табличку. В общем, судя по людям, у «Последнего адреса» есть большие перспективы, и если вспомнить тех, кто ежегодно собирается у Соловецкого камня, то это и есть тот контингент, который и нравственно, и материально готов принимать участие в этом начинании. На данный момент уже есть достаточное количество заявок на новые знаки.

Что касается городских властей, то они заняли позицию снисходительного молчания: делаете и делайте, мы вам мешать не будем, но и помогать тоже. И, учитывая нынешний политический момент, более правильного решения они и не могли принять. Ситуация напряжённая, поддержать такой проект — означало бы, в известной степени, стать поперёк волны, но и не поддержать — значило бы спровоцировать противоположный негативный резонанс.

Однако это всё не означает, что местные власти не могут отнестись к начинанию, мягко говоря, скептически. Очень легко представить себе чиновника, который, проезжая мимо дома с дощечками, спросит: а это что такое?! Кто позволил?! С этой точки зрения ситуация подвешенная, и я сомневаюсь, что в ближайшее время удастся уговорить власти на полную поддержку проекта. В известном смысле это самодеятельность, и будет хорошо, если власть её просто не заметит.

При этом совершенно не исключено, что кому-то всё это может сильно не понравиться, и мы вполне себе представляем, что за контингент может так к этому отнестись. Но ни в период «раскручивания», ни в день установки первых табличек никаких открытых демаршей не было. А дальше будем смотреть.

Валерий Панюшкин, журналист:

Полагаю, что запрет писать о проблемах суицида должен быть снят. С этой водой мы выплеснем не просто ребенка, а всех возможных детей. Когда в России только столкнулись с проблемой СПИДа и ВИЧ-инфекции, на окнах питерского СПИД-центра были решетки, потому что некоторые, едва узнав о своем диагнозе, выбрасывались из окон тут же. Сейчас эта волна самоубийств спала, потому что государство закупает противо-ретровирусные препараты в достаточном количестве и больные понимают, что у них есть перспектива. А когда подростки один за другим начинают кончать с собой, то они это делают в большой степени не потому, что узнали о чьих-то самоубийствах, а потому что употребляют так называемые соли, нечто вроде энергетика, но по сути наркотические вещества, которые можно и колоть, и нюхать. Телефоны дилеров, предлагающих такие соли, пишутся на заборах, на асфальте, и никто особенно их поимкой не озабочен. По кафе ходят парни, которые кричат «Зелень-мороженое!», и все понимают, что они продают кокаин и марихуану. Но Роскомнадзор тут не подкопается. Сложные проблемы мы любим подменять простыми. Да, у Всемирной организации здравоохранения, на которую ссылаются представители Роспотребнадзора, есть рекомендации относительно того, как нужно писать о суициде, но у нее есть еще более подробные рекомендации насчет того, как нужно заниматься обезболиванием. Так, может, мы для начала выполним эти рекомендации, а потом уже перейдем к проблеме описания суицида?

Екатерина Чистякова, директор фонда «Подари жизнь»:

Удивительно, что мы определенную категорию людей пытаемся вычеркнуть из жизни страны. Здравый смысл должен прилагаться к любому закону. Вот 25 марта в Думе приняли в первом чтении закон Яровой, который вводит уголовную ответственность за пропаганду наркотических средств в интернете. Значит, я могу ходить вокруг школы с листовкой и кричать «Колись — не боись!», а в интернете — ни-ни. Мы будем писать в Думу письма, потому что мы как раз стараемся объяснять людям принципы лечения боли, рассказывать о лекарствах. Как ни трагично, смерть контр-адмирала Апанасенко сдвинула дело с мертвой точки. Если раньше региональный чиновник мне говорил: я не стану ничего назначать, потому что ребенок станет наркоманом, то теперь таких случаев все меньше. Вот сейчас один наш больной ребенок из хосписа уезжает на свой хутор, и мы можем выдать ему некоторую порцию морфина, чтобы он хотя бы доехал спокойно. Но пока это все действует в ручном режиме, разрешение дается буквально на пару часов. И если нам удалось решить эту проблему, то исключительно благодаря СМИ, которые писали о проблеме обезболивания, долбили и долбили в одну точку.

Даниил Дондурей, культуролог, главный редактор журнала «Искусство кино», член Совета по правам человека при президенте РФ:

Сначала на заседании выступил заместитель главы Управления по противодействию экстремизму Владимир Макаров, который отчитывался по проделанной работе: то-то усилено, столько-то арестовано, столько-то дел возбуждено. После этого было четыре доклада с нашей стороны. Первым был Николай Сванидзе, который говорил о том, что атмосфера в обществе очень изменилась, и это видно по «борьбе за мост», за появившийся там народный мемориал. Кроме того, Николай Карлович говорил об ужасающем, на его взгляд, событии в Санкт-Петербурге: не просто националистические партии, а самые низкие и злобные собрались там в отелеHolidayInn, с охраной, по приглашению партии «Родина». Это уже настоящие фашисты. В связи с этим Сванидзе говорил, что, с одной стороны, абсолютно все события в Украине объявлены фашистскими, но при этом в Россию за месяц до празднования Победы приглашают такого рода политических деятелей. Потом он рассказывал о своей поездке в Польшу, где он участвовал в съёмке фильма и посещал лагеря смерти, которые освобождали советские войска. Там были только советские пленные и евреи, привезённые со всей Европы. Николай Карлович рассказывал, что, по словам директора двух крупнейших из этих лагерей, туда приезжает множество поляков, немцев, украинцев и белорусов, но нет ни школьников, ни туристов из России. Хотя там погибли тысячи русских военнопленных. Всё это, на мой взгляд, значимые жесты.

Потом был доклад директора Информационно-аналитического центра «СОВА» Александра Верховского. Он очень интересно рассказывал о том, что происходит с шовинистическим националистическим движением в России, как оно раскололось из-за Украины.

Ирины Хакамада в своем выступлении говорила о том, что происходящая сегодня радикализация общества ужасающим образом влияет на бизнес. Вместо того чтобы страна создавала новые креативные формы бизнеса, исходя из того, что нефть — это не навсегда, что нужны инициативы, связанные, например, с вложением в человека и с капитализацией человеческой личности, — все экономики идут в эту сторону, у нас же это целенаправленно убивается. Говорила, что власть должна понять эту проблему и включиться в её решение, или мы будем отставать с каждым годом. Потому что все решения, принимаемые правительством, очень узкие и не затрагивают существа дела.

Наконец, было моё выступление, я говорил о нескольких вещах. Во-первых, о том, что радикализм — это умонастроения, целостные системы, картины мира, мотивация и так далее. То есть это культура в широком смысле слова. И нашу сегодняшнюю тему можно было бы назвать «Состояние культуры в российском обществе как угроза правам человека». Культурная загрузка и культурное производство сегодня, к сожалению, не соответствуют вызовам времени. Люди всюду ищут врагов, 79% населения считает, что кругом одни враги, причём 66% утверждает, что это так называемые вечные враги. 69% утверждает, что Россия — не Европа. А дальше еще более интересные данные: 54% сказали, что ради высших целей государства можно искажать действительность, 77% готовы попрощаться с демократией ради сохранения порядка, 43% готовы уже сегодня на закрытие границ, не понимая, что за этим стоит. То есть в первой части моего доклада я говорил, что радикализм уже принес результаты, это не просто рассказы о фашистах, захвативших Украину.

Вторая часть моего доклада была посвящена тому, что мы перешли в другой мир — мир информационных технологий и информационного общества. И в отличие от многих тысячелетий истории теперь для управления миллионами не надо убивать людей. Достаточно контролировать информацию и делать кое-какие жесты. Если при переходе от НЭПа к коллективизации пришлось уморить голодом 8 миллионов человек с 30-го по 32-ой год, то теперь ничего такого не нужно — достаточно распространять правильные идеи, оценки и взгляды. И это можно делать быстро, тотально и эффективно.

Также я обратил внимание на то, что в преддверии юбилея Великой Победы исчезла главная советская идея «лишь бы не было войны». А также на то, что слово «фашизм» стало главным словом, объясняющим всё плохое в мире. Оно крайне негативно, и вдруг с конца 13-го года оно стало самым важным. Кто фашисты, где фашисты? Они приехали в Петербург, они захватили Киев, может быть, «пятая колонна» — это фашисты? Так или иначе, люди привыкли называть этим словом всё, что против них.

Кроме того, я упоминал произошедшие за последние месяцы знаковые события. Например, миллион человек, которые вдруг оказались в городе Грозный с населением в 290 тысяч и продемонстрировали миру, что Россия — центр ислама. Это очень интересно, и на эту тему никто не рефлексирует. Точно так же, как и насчет истории с несколькими десятками человек, которые заявили, что над их чувствами надругались постановкой «Тангейзера» в Новосибирске. Они не смогли вывести на улицы даже пару тысяч людей, зато написали бумаги наверх, президенту и министру, и всё, что они хотели, было быстро исполнено. Это тоже важный знак, демонстрирующий миру, что такое Россия. Нам надо учиться такие знаки считывать.

Наконец, я говорил о том, что из России выводятся деньги и 150 миллиардов, которые ушли из страны в прошлом году, — это российский бизнес. Несмотря на весь свой патриотизм, бизнесмены продолжают выводить капиталы из страны. Это двойное сознание, связанное с ростом недоверия к власти.

Ещё я говорил, о том, что нужно устраивать публичные дискуссии по каким-то насущным вопросам, например, что это за «национальные интересы», о которых сейчас часто говорят, — в чём именно они заключаются, кто нам угрожает? Является ли, например, вложения в человека или развитие гражданского общества национальными интересами? Но власти такие дискуссии кажутся опасными.

И последнее, что для меня было важно: ужасающие данные «Левада-Центра», собранные на прошлой неделе. Они зафиксировали двукратный рост плохих ожиданий и в отношении людей, и в отношении экономики, и в отношении политической жизни. Все ждут, что будет хуже. А страна, которая видит своё будущее таким, может не иметь будущего вовсе.

Вадим Клювгант, адвокат:

Был сделан анализ последних изменений в законодательстве по вопросу реализации права граждан на свободу собраний, шествий и прочего, что гарантируется 31-й статьёй Конституции. Рассматривали изменения в законодательстве, произошедшие с 2012 года, в том числе то, как к ним относится международное сообщество в лице Венецианской комиссии, осуществляющей мониторинг соблюдения прав человека в странах — участницах Конвенции. Также проанализировали правоприменительную практику последнего времени уже с учётом изменений в законах.

На основании этого был сделан ряд очень неутешительных выводов, сводящихся к тому, что все эти изменения носят ярко выраженный репрессивный характер, прямо противоречат как международным обязательствам Российской Федерации, так и Конституции, которая требует обеспечить защиту прав и свобод человека на уровне международных требований. Такая ситуация представляет очень серьёзную угрозу для страны и для конкретных людей, которые проявляют активность в реализации своих прав, потому что они сталкиваются с непосредственным риском репрессий, в том числе уголовных. Правоприменительная практика при этом дополняет пороки закона, ещё больше их усугубляет. Это такая гремучая смесь законодательной деятельности крайне низкого качества, когда законы пишутся противоречиво, непрозрачно, что создаёт почву для произвола, с откровенно репрессивным вектором, который задаётся властью. Вот всё это и обсуждалось, наряду с тем, что общество может предпринять для того, чтобы остановить это опасное явление.

Евгений Ясин, научный руководитель университета «Высшая школа экономики» (ВШЭ):

Серьёзных отличий в этом году по сравнению с предыдущими не было, за исключением того, что была особо выделена фигура Дмитрия Борисовича Зимина. Замечу, что в этом году был очень хороший состав претендентов и очень интересные выступления, прежде всего самих номинантов. От всего этого я получил большое удовлетворение. Надеюсь, что премия «ПолитПросвет» продолжит своё существование и будет высоко держать планку качества, как это было вчера.

Михаил Ямпольский, философ, историк искусства, лауреат в номинации «Публицистика»:

Премия «ПолитПросвет» важна для меня с разных точек зрения. Во-первых, потому, что это – авторитетная премия, ей отмечались люди, которых я уважаю, и вручают её также очень уважаемые люди. Но для меня она важна ещё и потому, что я не числю себя по линии политологии, я не политический журналист, то, что я пишу, находится на периферии моей работы, а именно исследования искусства и культуры. И то, что мои работы были признаны людьми, работающими в области политической публицистики, — это для меня очень ценно. Я всегда чувствую себя очень неуверенно, как и всякий человек, вступающий в чужую область, особенно ввиду того, что мои статьи пишутся издалека. Всегда есть ощущение, что я не очень «в контексте», не очень знаю, не очень понимаю. И поэтому эта премия успокаивает мою совесть. Когда находишься в Нью-Йорке, никогда не понятно, насколько нужно то, что ты делаешь, в России, а получить какое-то признание в связи с этим очень приятно, выходит, ты не зря тратишь свои силы и время.

Я всегда боюсь описывать какие-то вещи как недифференцированные явления, в той же политической аналитике есть очень много разного. Это было видно и на премии, где специально утвердили категорию «Отличник политпросвещения», которую вручали ветеранам, Мирскому, Клямкину, Сатарову. Сейчас между этим старшим поколением, пришедшим ещё из эпохи Перестройки и ельцинских времён, и новым поколениям возникает некий зазор в политической риторике, текстах и так далее. И хотя я и сам человек не молодой, получение этой премии для меня означало, что мои попытки создать новый тип письма достаточно востребованы. Рассуждения в старых категориях «свой», «враг», «демократия», «антидемократия», «права человека» очень достойны, но на них лежит уже некоторая печать своего века. У меня есть ощущение, что сейчас необходимы какие-то изменения, новый проект. От чего страдает политическое просвещение в России — это отсутствие молодых людей с действительно новым видением, всё остаётся в рамках старых понятий и идей. Политическое просвещение должно в первую очередь обращаться к молодёжи, а не к людям с уже устоявшимся мировоззрением, а тексты, обращённые к молодёжи, должны быть написаны новым языком.

В работе «ПолитПросвета» многое свидетельствует о поиске чего-то подобного. Например, одна из финалисток в категории «Аналитика», Екатерина Шульман, пишет уже по-новому. К сожалению, она не получила премию, которую вполне заслуживала. Но кто получит премию — никогда нельзя предсказать, однако сам факт начала такого рода поисков — это очень важно.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Власть всё больше видит себя как нечто сакральное. Любая форма критики или даже «неподобающего отношения» воспринимается как подрыв авторитета и, соответственно, уголовное преступление. Власть — от Бога, а если художник изображает губернатора с открытым ртом на месте дыры в асфальте, то это, конечно, святотатство, потому что ничего святее власти быть не может. Это возврат к советской системе власти и даже к дореволюционным ценностям: раз ты против городового, значит, и против Царя Батюшки, помазанника Божьего, а значит, и против Бога.

Причём заказчиком этой акции может быть и ОНФ, хотя они такого никогда не признают, если это, конечно, не является элементом дискредитации губернатора какими-то заинтересованными группами влияния, поддерживающими Народный фронт в областном изводе. Люди из ОНФ тоже хотят покомандовать и могут поставить перед собой задачу дискредитировать губернатора.

Однако дело не в этом, а в стилистике, которая становится всё более и более очевидной. На заборе нельзя написать «Саша — вор», потому что это интерпретируется как покушение на губернатора Ткачёва, карикатура воспринимается как глумление. Всё чаще обижаются, всё чаще употребляют термины из церковного словаря вроде «кощунства». И то, что в рамках внутриполитической борьбы за место у вертикали могут использоваться подобные методы, ничего не меняет. Как только на место нынешнего губернатора сядет другой человек, он точно так же будет бороться с высказываниями в свой собственный адрес, просто потому, что сама власть становится священной.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Для опытных людей, вроде самого Титова или Оксаны Дмитриевой, понятно, что «Партия роста» может стать способом немного приподнять собственный политический статус. Например, Дмитриева, судя по всему, не удовлетворена своим положением в «Справедливой России», у неё могут быть какие-то политические расхождение с Сергеем Мироновым, а тут она собирается быть идеологическим лидером. Также люди, у которых есть политический опыт, понимают, что под этот проект выделены ресурсы, в том числе и финансовые. Они могут всерьёз рассчитывать, что эта партия, при удачном стечении обстоятельств, займёт пустующее место на праволиберальном склоне и вытеснит, к примеру, «Яблоко». Они также понимают, что власти заинтересованы в их поддержке, благодаря чему у них вполне есть шанс набрать 3% при условии демонстративной поддержки власти и откровенной ориентации на бизнес, так как бизнес с властью сейчас взаимодействует активно. Так что это далеко не тупиковый проект. Другое дело, конечно, что гарантировать ничего нельзя, надо смотреть на итоги сентябрьского забега. 2% эта партия точно соберёт, но 3 – это уже вопрос. А обзывать её можно «спойлером», что в значительной степени правда, или как угодно ещё.

«Партия роста» в значительной степени рождена в недрах бюрнеса – союза бизнеса и бюрократии, и вполне устраивает Кремль. Это очень странное образование, потому что теоретически оно должно быть «правее», чем «Единая Россия» в плане защиты бизнес-интересов. Но при этом они, набирая людей по колхозному принципу, «с бору по сосенке», включают в себя такую даму, как Оксана Генриховна, которая гораздо левее, чем «ЕР» и даже чем «Справедливая Россия». И как именно они будут внутри партии договариваться, какие акценты расставят – это уже отдельный вопрос.

Главное, что в Кремле понимают – на фланге, ответственном за организацию бизнеса, появился некоторый вакуум. И они хотят в «Партии роста» поддержать некоторые соответствующие идеи, вроде независимых судов и частной инициативы, но под соусом путинской державности. Интересно, получится у них или нет, хотя пока что это выглядит как «сборная солянка», куда намешали всё, что плохо лежало.

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Сейчас идёт информационная война, причём она направлена не только на внешнего противника, но и на внутреннего. По мере исчерпания внешних объектов агрессии, связанного не с тем, что со всеми подружились, а с тем, что со всеми рассорились и уже непонятно, с кем воевать и из-за чего, становится ясно, что главное — враги внутренние, которые, как известно, всегда являются агентами кого-то извне. Поэтому воевать надо с ними! И воюют, находясь на позиции силы. Огромные федеральные гиганты, чувствуя за спиной поддержку федеральной власти, благодаря чему, если они говорят что-то не то, им прощается, наезжают на независимую региональную мелочь, чтобы стереть её с лица земли. И региональная мелочь не имеет другого выхода, кроме как рычать и огрызаться. В результате возникают такие ситуации. Но, конечно, это игра неравная, в одну калитку. Соотношение сил между противниками совершенно неравно.

Так что подобные действия могут создать дополнительные проблемы для сопротивляющейся региональной прессы. Когда сильный бьём слабого, слабому может быть разумнее не отвечать, потому что это бессмысленно, а нагнуть голову и ждать, когда ярость иссякнет. После чего можно будет голову поднять и стереть кровь с физиономии. Это рекомендация разумная, но неправильная — сопротивляться надо!