Алексей Арбатов, политолог:

Во-первых, сообщения о присутствии российских военных в Сирии надо ещё десять раз проверять. Там может быть российская военная техника, а также инструкторы и специалисты, которые помогают местным военным её освоить и обеспечивают сервисное обслуживание. Но сведения о том, что там есть наши пилоты, на мой взгляд, не заслуживают доверия.

Что касается американцев, то они нервно реагируют на это потому, что боевая техника и российские специалисты, которые там находятся, будут не просто наносить удары по «Исламскому государству», но и прикрывать Башара Асада. А на Западе всё-таки не оставили надежды от Асада тем или иным способом избавиться. И это является главным камнем преткновения на пути политического решения этого конфликта, которое позволило бы обрушить все силы против ИГ.

Здесь необходим компромиссный вариант. Пусть Башар Асад остаётся на первых порах – в конце концов, судьба Саддама Хуссейна и Муаммара Каддафи показывает, что стремление избавиться от наименьшего зла часто ведёт к наибольшему. Запад должен это признать и на какой-то переходный период согласиться с тем, что Асад останется у власти. А потом, по истечению этого периода, он уйдёт, получив гарантии неприкосновенности, переедет в какую-нибудь дружественную страну, а в Сирии установится новое правление.

Фёдор Лукьянов, политолог:

Происходящее сложно комментировать, потому что на самом деле никто, кроме людей, имеющих к этому непосредственное отношение, не знает, есть ли российские военнослужащие в Сирии или нет. И все подобные спекуляции только множат сущности. Я полагаю, что о войсках речи не идёт, хотя какая-то форма более интенсивной военной поддержки действительно может иметь место. Ситуация в Сирии приближается к критической, это понимают все. И сейчас вопрос не о том, победит ли Асад или оппозиция, а о том, сохранится ли Сирия в каком-то виде как страна или она будет поглощена пресловутом «Исламским государством».

Поэтому я думаю, что та активнейшая дипломатическая деятельность, которую мы наблюдали на протяжении всего лета, особенно августа, когда в Москву приезжали многочисленные визитёры из стран Персидского залива, включая тех, кому вовсе не свойственны дружеские отношения с Москвой, была не просто так. В регионе есть понимание того, что ситуация близка к необратимой с точки зрения сирийской государственности.

Что касается Соединённых Штатов, то с ними всё тоже довольно запутанно, и о чём они реально говорят с представителями России, мы не знаем. Но США определённо не хотят, чтобы сирийские и вообще ближневосточные проблемы решались бы не по их инициативе. Это достаточно парадоксально, потому что, с одной стороны, никто, в том числе и Вашингтон, не знает, что там делать, но когда кто-то пытается делать что-то помимо американцев, это вызывает у них ощущение, что их пытаются обойти. Заявления, которые звучат на данный момент, обозначают позицию, но пока ещё достаточно сдержаны. Нужно посмотреть, что будет дальше, и из тональности высказываний понять, существует ли какая-то негласная договорённость между Россией и Штатами по координации действий в Сирии или это самостоятельная позиция Москвы, решившей, что Асад нуждается в прямой поддержке. 

Алексей Малашенко, исламовед, политолог:

В Йемене давнее противостояние между суннитами и шиитами, и сейчас тамошняя ветвь шиитов, зейдиты, смогла накопить силы. Им удалось захватить Таиз, третий по величине город страны, президент бежал, за его голову назначена награда, около 100 тысяч долларов. Повстанцы поддерживаются Ираном и вписываются в общее противостояние между двумя направлениями ислама. Так что это всерьёз и надолго, несмотря на участие Саудовской Аравии, которая привела чуть ли не всю свою армию в боевую готовность и теперь будет подавлять повстанцев, причём будет это делать довольно жёстко.

Происходящее серьезно скажется на ситуации в Персидском заливе и вообще на Ближнем Востоке. Шииты наверняка будут получать помощь из Ирана, кроме того, консолидация шиитов различных направлений благодаря этому ещё больше усилится. Понятно, что это скажется и на нефти, хотя пока непонятно, как именно. В общем, если не предпринять какие-то срочные меры, которые позволят восстановить стабильность в Йемене, то никому мало не покажется.

Страны Запада будут дружно призывать к миру и к поискам способа сосуществовать. Поддерживать в Йемене какую-то одну сторону — задача абсолютно бессмысленная. Во-первых, неизвестно, кто выиграет, а во-вторых, это значит ввязываться в гражданскую войну с религиозным акцентом.

Отношения между суннитами и шиитами никогда не были безоблачными. Нынешнее обострение подтолкнула «арабская весна», в частности то, что творится вокруг Сирии. Хотя Башара Асада можно отнести к шиитам достаточно условно, именно по этой линии он получает поддержку из Ирана и от «Хезболлы» из Ливана. В совокупности это провоцирует ухудшение отношений, которое тоже может быть очень долгим. В событиях с религиозной составляющей инерция велика: даже когда прямое противодействие затихает, высокий уровень взаимной неприязни остается.

Максим Блант, руководитель Бюро экономических расследований:

Отмена введенных Совбезом ООН без малого 9 лет назад международных санкций против Ирана может обрушить мировые цены на нефть, которые и без того находятся под серьезным давлением из-за никуда не девшегося превышения спроса над предложением на мировом рынке. Запасы в США достигли абсолютных максимумов, и аналитики с тревогой ждут момента, когда складировать добытые углеводороды будет уже некуда. В этих обстоятельствах скопившиеся в иранских хранилищах 30 миллионов баррелей, готовые попасть на рынок немедленно после отмены санкций, могут стать той «последней каплей», которая нарушит сложившееся в последние недели хрупкое равновесие сырьевых рынков. К тому же Иран, в случае достижения договоренности с «шестеркой», буквально за три месяца готов нарастить экспорт нефти на полмиллиона баррелей в день, а к осени этот прирост составит 700 тысяч баррелей в день.

А вот обратная ситуация – срыв переговоров – серьезных долгосрочных последствий иметь не будет, если только не станет сопровождаться ростом геополитической напряженности. Как показывает практика, даже начало военной операции в Йемене, по сути, вооруженного конфликта в регионе, к существенному росту цен не привело. Иран за последние годы нашел способы жить в условиях международных санкций и поставлять свою нефть на международный рынок. Тем не менее, начавшееся в прошлом году падение нефтяных цен делает Иран все более заинтересованным в отмене наложенных на него ограничений, поскольку отмена санкций существенно снизила бы издержки страны.

Владимир Сажин, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН, профессор:

Иран сейчас находится накануне предполагаемого подписания всеобъемлющего договора о ядерной программе. В связи с этим страна становится всё более лакомым куском для мирового бизнеса, борьба за постсанкционный Иран активизировалась. И если рассматривать весь спектр возможных сфер взаимодействия России и Ирана, то окажется, что одной из основных может стать военно-техническое сотрудничество.

Ещё в 2010 году Совет безопасности ООН принял резолюцию 19-29, которая, в частности, запрещает поставки Ирану тяжёлого наступательного вооружения. Тогда же президент России в своём указе, который обязательно должен подтверждать решение международной организации, добавил к общим санкциям отказ от поставок зенитно-ракетных комплексов С-300. Этот комплекс не входил в список запрещённых для поставок в Иран типов вооружений в соответствии с резолюцией, однако в то время это было правильное решение. Потому что напряжённость в регионе достигла предела — Тегеран не хотел идти на компромиссы по ядерному вопросу, в результате чего даже поднимался вопрос о силовом решении проблемы Израилем и Соединёнными Штатами. Отправка С-300 в Иран в тот момент могла побудить Израиль нанести удар по этим системам еще до их развёртывания, по прибытии в страну.

Однако сегодня другая обстановка. Воевать в Иране никто не хочет, наоборот, все хотят воевать за Иран, чтобы получить определённые преимущества в финансово-экономической и торговой сферах в этой стране после снятия ограничений. А то, что это произойдёт, не вызывает сомнений. И снятие запрета на поставки С-300 является сигналом для развития военно-технического сотрудничества, которое в полной мере будет осуществляться уже после отмены санкций.

Алексей Арбатов, политолог:

Для Ближнего Востока это имеет меньшее значение, чем для глобальной ситуации в мире. Потому что от переговоров с Ираном зависит будущее всего режима и процесса нераспространения ядерного оружия. Те нормы, которые, как мы надеемся, будут согласованы, станут, в конечном итоге, нормами широкого пользования, хотя нынешняя позиция российского МИДа заключается в том, что это уникальный случай и придавать ему расширительное толкование нельзя.

Но создаётся прецедент, в соответствии с которым будут трактоваться проблемы, в дальнейшем возникающие в этой сфере. Хотя соглашения ещё не достигнуты, срок уже подходит к крайней точке, и, наверное, переговоры не удастся завершить к завтрашнему дню. Скорее всего, они будут продолжаться и дальше.

Как и любые договоры по такому сложному вопросу, соглашение, которое будет достигнуто, в значительной степени ослабит остроту проблемы, но не решит её. Вероятность того, что Иран, приняв решение всё-таки создать ядерное оружие, сможет это быстро сделать, резко уменьшится. Все детали этих переговоров и конкретных соглашений поймёт только специалист, но для не специалистов обычно используют такой пример: если сейчас Иран с ресурсами и материалами, которые он реально имеет, примет решение создать ядерное оружие, то он сделает это за два-три месяца, причём срок обнаружения будет меньше, частично работу можно будет вести скрытно. А при заключении соглашения и его неукоснительном выполнении этот срок будет растянут на год или даже полтора. Причём создать ядерное оружие незаметно станет практически невозможно.

Выполнив все соглашения, которые намечаются, со всеми сокращениями, демонтажем, перестройкой объектов, вывозом материалов – там десятки статей известны уже сейчас, – Иран не останется полностью без ядерных материалов. У него останутся даже так называемые «технологии двойного назначения», которые можно использовать и в мирных, и в военных целях. Но это всё будет в урезанном виде и в условиях режима гораздо большей прозрачности. МАГАТЭ будет осуществлять широкий и глубокий контроль и мониторинг над всем, что Иран делает. И если Тегеран всё-таки примет решение разорвать соглашение и встать на путь создания ядерного оружия, то для его завершения потребуется год-полтора, а за этот срок мировое сообщество может принять решение о весьма радикальных мерах противодействия, и не только экономических. И, что ещё более важно, начать этот процесс незаметно Иран не сможет.

Владимир Дворкин, генерал-майор в отставке, бывший начальник 4-го ЦМИ Министерства обороны:

Пока что вопросов очень много. Есть понятные вопросы, связанные, например, с тем, что Ирану вообще не должно быть нужно такое количество ядерного топлива. И хотя всё будет под контролем и все возможности для обогащения урана до более высоких уровней перекрыты, есть сомнения в том, насколько устойчивым будет это соглашение.

Нет никакой информации, куда именно будут допущены инспекторы МАГАТЭ. Ко всем объектам, как это было предусмотрено дополнительным соглашением 1997 года, или нет?

Если Иран решит официально выйти из договора и использовать имеющийся у него потенциал для создания оружейного урана, то, согласно оценкам, ему понадобится около года, чтобы наработать достаточно урана для одного ядерного заряда.

Сергей Цыпляев, президент фонда "Республика":

Подписание этого соглашения – прежде всего достаточно серьёзный шаг в историческом развитии. Со стороны Соединённых Штатов речь о том, чтобы всё-таки сделать этот шаг, звучала давно. Вашингтон предлагал сценарий наподобие того, который ранее американцы реализовали в отношении Китая, совершив достаточно решительный прорыв в установлении политических и прочих отношений. Надо сказать, что это получилось.

Но отношения с Ираном – это «долгая дорога». Потому что это историческая империя, напирающая на свои долгие культурные традиции, считающая себя сверхдержавой и требующая соответствующего места в мире. Кроме того, Иран – один из центров противостояния суннитов и шиитов, опорное государство шиитов по всему миру. Поэтому оно постоянно находится в состоянии борьбы и в положении «осаждённой крепости». Всё это, естественно, толкает Иран в сторону милитаризации, способствует появлению у них желания быть сильными, противостоять окружающему суннитскому миру и так далее.

Поэтому рассчитывать на то, что всё будет всегда получаться – трудно. В самом иранском обществе тоже идёт достаточно серьёзная внутренняя борьба. Но всё-таки можно надеяться хотя бы на то, что постепенно будет снижаться уровень напряжённости в отношениях между Ираном и развитым, западным миром, хотя в мусульманском мире конфликты будут скорее обостряться.

Проблема с контролем над ядерным вооружением вообще стоит достаточно остро. Мы понимаем, что «ядерный клуб» периодически расширяется, и остаётся только признать, что «да, это происходит». Но переговоры с Ираном демонстрируют, что у государств, составляющих этот клуб, всё-таки есть определённая решимость в том, чтобы добиться соблюдения режима нераспространения. Иран, конечно, прожил тяжелейшие годы в условиях блокады, которые очень тяжело на нём сказали. До сих пор в иранском обществе многие не отказались бы от появления у них ядерного оружия.

Кроме того, недавно большой удар по режиму нераспространения был нанесён украинской историей. Самая большая проблема для «ядерного клуба» - распад страны, обладающей ядерным оружием. В своё время, после конца Советского Союза, Украина оказалась страной, обладавшей четвёртым ядерным арсеналом в мире. И США, которые сначала публично выступали против самого распада СССР, после этого события предприняли громадные усилия по выкручиванию рук Киеву, пользуясь и «кнутом», и «пряником», с тем чтобы Украина полностью передала своё оружие России в обмен на гарантии безопасности и нерушимости границ. Но теперь мы видим, до какой степени державы способны выполнять свои гарантии. После этого для многих стран появился сильный соблазн считать, что единственной возможной гарантией является ядерное оружие.

Виктор Литовкин, военный обозреватель ТАСС, полковник в отставке:

Штурма городов без жертв среди мирного населения не бывает. И хотя союзники стараются их избежать и устраивают гуманитарные коридоры, позволяющие жителям покинуть Мосул — так же, как и мы устраиваем гуманитарные коридоры в восточном Алеппо, — но боевики будут минировать такие коридоры, вести по ним перекрёстный огонь. Даже подкупить боевиков американцам вряд ли удастся, хотя они будут к этому стремиться. Потому что кроме боевиков, которые поддадутся на эту приманку, там много убеждённых, радикально настроенных террористов, которые на такие сделки не пойдут. Какое-то количество бойцов ИГИЛ город покинет, но основная масса останется в нём. Поэтому потоки из тысяч беженцев, смерть и разрушение увидим мы все. Правда, западная печать и телевидение будут тщательно скрывать эти ужасы войны, но какие-то кадры всё-таки станут доступны.

То, что Мосул будет рано или поздно взят, — это очевидно. Правда, как надолго затянется его освобождение, пока нельзя предсказать, это все равно что гадать на кофейной гуще. Но война между шиитами и суннитами и террористами, поддерживающими тех и других, на этом не остановится, это также очевидно. После взятия Багдада в 2003 году эта война не прекращалась ни на один день. Взрывы, разрушения, атаки смертников освещаются в СМИ буквально каждую неделю. Взятие Мосула станет знаковым событием, переломом в борьбе с «Исламским государством». Но не приходится мечтать о том, что это закончит братоубийственную войну на Ближнем Востоке.

Андрей Колесников, журналист:

Несмотря на все очевидные различия между Россией и Турцией, их укладом и национальными традициями, параллели между Путиным и Эрдоганом вполне оправданны. Автократы везде более-менее одинаковы, и один из них может, поглядев в зеркало, увидеть другого. Эрдоган подаёт Путину пример того, как можно сохранить свою власть на много лет вперёд, используя инструменты демократии. Это тот самый случай, когда недемократический режим процедурно использует демократический институт. У Путина модель такого поведения тоже апробирована: вместо него президентом побывал Медведев. Но если во время следующего срока Владимир Владимирович захочет поискать какую-нибудь более-менее законную модель продления своей власти, то он сможет опереться на опыт Эрдогана. Не столько на конкретную схему, сколько на его решимость продлить своё пребывание у власти.

Если говорить о степени официальности и неофициальности полномочий, то и Путин пока не сошёл с пути модификации Конституции. Собственно, пресловутые два срока подряд — это конституционная норма, 6 лет — это тоже конституционная норма, спасибо Медведеву. И никто ведь не сказал пока, что Путин точно будет нарушать Конституцию и становиться монархом или псевдомонархом с нарушением законодательных норм. В конце концов, в условиях общественного согласия или того, что может быть выдано за общественное согласие, он может поменять Конституцию ещё раз, придумав для себя какой-то новый пост или превратив Россию в парламентскую республику с собой в качестве премьера. Все эти варианты обсуждаются если и не в Администрации президента, то людьми, которые не понимают, как Путин может уйти, после того как просидел у власти столько лет.

Собственно, это для него ловушка. Когда находишься у власти так долго, с ней становится всё труднее и труднее расстаться. Логика правления оказывается построена только вокруг необходимости самосохраниться у власти, а уход воспринимается как личная драма, причём опасная. Представители элит могут отдать под суд или избавиться от человека, который столько лет держал их в напряжении. Но в середине следующего срока президенту Путину придётся послать чёткий сигнал элитам и обществу насчет того, уходит он или остаётся. И если остаётся — то в каком качестве: находит ли преемника, кем он будет, на кого нужно ориентироваться бизнесу, элитам и рядовым гражданам. Есть мнение, что Путин становится «хромой уткой» с самого начала своего последнего срока, поэтому он чреват для него большими рисками. Элиты сразу могут начать искать новую властную фигуру, перегруппировываться вокруг неё и так далее. Но пока Путин сам не сказал, что он уходит, он «хромой уткой» не станет. Люди в элите тоже не дураки, они хотят жить и будут ориентироваться на него до последнего. Заваривается сложный «бульон» — но это профессиональные риски для элит, существующийх в условиях авторитарного режима.

Алексей Малашенко, исламовед, политолог:

То, что Кремль официально не поддерживает рохинджа связано с тем, что в России толком не знают, кто они такие. Общее количество мусульман в Мьянме колеблется от3 до 4 миллионов, непонятно даже их процентное соотношение к остальному населению. Мьянма с этой точки зрения никогда не интересовала Кремль, тем более что такая же проблема периодически возникает на Филиппинах и в Таиланде. Россия не хочет туда влезать, тем более что с официальной Мьянмой отношение неплохие, есть экономические контакты, пусть и не шибко большие. И не хочется всё это терять.

Кроме того, последние события были спровоцированы не столько правительством, сколько радикальной группировкой «Араканская армия спасения», которая громила монастыри, обезглавила статую Будды и вообще походила на «Исламское государство». Наконец, есть фактор Китая, который поддерживает бирманское правительство. Так что позиция Москвы совершенно неудивительна.

Другое дело, что в Кремле не ожидали такой ответной реакции ни со стороны ООН, ни со стороны российских мусульман. Конечно, ситуация в Мьянме не то, чтобы раздута искусственно – там действительно проблемы, они были и раньше. Но сейчас привела к неожиданным последствиям. Впрочем, выступления Кадырова – это просто красивая мизансцена, в которой главным героем является Рамзан. Он очень сильно набрал очки, и в глазах мировой мусульманской уммы, и в глазах российских мусульман, особенно молодых. Но придёт время, когда ему это припомнят.

Когда Путин говорит, что это – «личное мнение» Кадырова, это выглядит глуповато и унизительно. Никому ничего нельзя пикнуть против власти, а тут кто-то выражает несогласие, и Путин этому не может быть рад. Но припомнят это Рамзану не сейчас. Он сам, впрочем, тоже на внешнюю политику повлияет не сильно. Кадыров как был «пехотинцем Путина», так и остался, по его же собственным словам. Это был просто яркий эпизод.

Константин фон Эггерт, журналист:

Очевидно, что Эрдоган пытается с помощью закупки российских зенитно-ракетных комплексов продемонстрировать НАТО и Соединённым Штатам свою независимость от их решений и возможного давления. И одномерно укрепить отношения с Путиным, которые являются для него сегодня приоритетом. Последние десять лет традиционно сильное влияние военных на политику Турции, особенно в сферах безопасности и обороны было ослаблено. Сегодня высшие армейские чины являются ставленниками Эрдогана, и их взгляд на НАТО отличается от того трепетного отношения, которое царило на протяжении предыдущих 50 лет.

Турция – не первая страна НАТО, которая приобрела противовоздушные комплексы у России. Раньше это сделала Греция. Более интересным является то, что Москва готова передать стране НАТО технологии производства своего ракетного комплекса. Он называется новейшим, хотя на Западе есть более современные разработки. Но в любом случае передача таких технологий государству, входящему в Североатлантический альянс, является довольно неожиданным событием. А учитывая, что Турция уже внесла аванс, можно предположить, что намерения Анкары действительно очень серьёзные. Это не просто попытка подразнить США.

Вопрос в том, какой будет реакция союзников Турции. В Вашингтоне многие считают, что Америка отнеслась с большим пониманием к подавлению военного мятежа в Турции, а сегодня закрывает глаза на очевидную атаку на демократию, разворачивающуюся в этой стране. Скорее всего, если в Америке будут действительно недовольны Турцией, они найдут способ это показать. Надо обратить внимание на то, что, несмотря на эту покупку, Турция не выходит из НАТО и остаётся второй после США армией альянса. Она по-прежнему нужна как гарантия безопасности. И поэтому, хотя эта история действительно носит сенсационный характер, принципиально она ситуацию не меняет.

Лев Деньгов, глава российской контактной группы по внутриливийскому урегулированию:

Не в первый раз встречаемся с ситуацией, когда факт взаимодействия России с одним из акторов в Ливии пытаются представить как политику поддержки одной стороны. Информация о том, что Россия поддерживает одну из сторон конфликта, не соответствует действительности... На сегодняшний день руководством нашей страны сформирована государственная политика в отношении Ливии, существуют конкретные задачи, связанные с восстановлением экономических связей между Россией и Ливией, руководством страны поставлена задача взаимодействовать со всеми сторонами ливийского конфликта. Кроме того, Россия взаимодействует с ключевыми международными акторами, заинтересованными в урегулировании конфликта, — с Италией, Францией, а также странами региона.

Цит. по РБК