Долгие годы больше всего раздражало, когда иностранцы при слове «Беларусь» начинали мучительно вспоминать, что это такое: Чернобыль, Беловежская пуща и Беловежские же соглашения. Те, кто ближе географически — восточноевропейцы, — еще добавляли к ассоциативному ряду «Песняров». Интеллектуалы — Марка Шагала. И все. Теперь они будут вспоминать еще и Нобелевского лауреата Светлану Алексиевич. А здесь будут говорить: зато у нас есть Алексиевич. Вообще-то она у нас была всегда. Даже когда жила в Европе — ничуть не бегство, просто возможность спокойно писать свои книги. Но ее персонажи все равно жили здесь, в Беларуси, или еще раньше в СССР, а без них писать бело нечего – такой уж жанр. Сидя дома, такое не напишешь. Иди, езжай, стучись в двери, уговаривай, настраивай на откровенность, вызывай доверие, плачь от ужаса рассказываемого, а потом садись и методично делай из трагедии математически точный рассказ. Чтобы ничего лишнего — и попадание, как сквозь оптический прицел. Лучшие книги этого жанра — художественно-документального — еще до Светланы Алексиевич выходили именно у белорусских писателей. «Я з вогненнай вёскі» Янки Брыля, Алеся Адамовича и Владимира Колесника. «Каратели» Алеся Адамовича. «Блокадная книга» Алеся Адамовича и российского писателя Даниила Гранина (да-да, я, конечно, помню, что оба они тогда назывались советскими писателями, а не белорусским и российским). Светлана Алексиевич начинала о том же в своей первой книге «У войны не женское лицо».

А потом были другие книги. И оказалось, что жизнь еще страшнее, чем война. Персонажи Алексиевич — не только пережившие Отечественную войну женщины («У войны не женское лицо»), и дети («Последние свидетели. Соло для детского голоса»), и родственники погибших на афганской войне «цинковых мальчиков», но и чернобыльцы и близкие погибших чернобыльцев, несостоявшиеся самоубийцы и родные самоубийц состоявшихся, переломанные через колено историей обмылки СССР, судорожно хватающиеся за истлевший красный стяг… Формулировка Нобелевского комитета «за ее многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время» — точна, как книги самой Светланы Алексиевич. Она считает, что боль — это мост между людьми. Именно боль, а не любовь или творчество. Боль всегда честна, она не бывает фальшивой. 

Белорусы еще два года назад держали пальцы в чернилах, когда Светлану Алексиевич выдвинули на Нобелевскую премию. И нынешнего объявления результатов ждали так, будто у каждого родственник или друг выдвинут на «нобелевку». Объявили результаты — взорвался Байнет. А белорусская власть промолчала, как и следовало ожидать. Она давно уже ведет себя так, будто писателя Алексиевич не существует. Но это проблема бездарной белорусской власти, а вовсе не мировой литературы.

Скажу честно: я не все книги Светланы Алексиевич дочитала до конца. Потому что читать их невыносимо. И иногда на какой-то странице, промокшей от слез, вдруг понимаешь, что больше не можешь. Что боль, исходящая от этих страниц, слишком сильна, и если сейчас не остановиться — потом ни анальгин, ни водка не помогут. Кто-то смог прочитать все. Кто-то, как и я, нет. Вот только не понимаю, как можно было выдержать и все это написать? Сидеть с этими людьми, укрывшись одеялом их трагедии, не пропускающим воздуха, говорить и слушать, записывать и запоминать, а потом снова, уже в одиночестве, перечитывать и переписывать, составляя из нескольких десятков трагедий одну, общую, безграничную. Избрать этот путь добровольно и не останавливаться. Впускать в свою душу тех, кому уже ничем не помочь, и делить с ними страдания. Выжить и сохранить щедрую душу. Книги Алексиевич — это не только литература, достойная Нобелевской премии. Это подвиг.

Фото: Прага. Чехия. 8 октября 2015. Белорусская писательница Светлана Алексиевич, ставшая лауреатом Нобелевской премии 2015 по литературе "за ее полифонические произведения о страданиях и трудностях нашего времени". Фото из архива: 7 ноября 2014. Zuma/ТАСС