Вдруг пришло в голову, что правление Путина (2000-201?) странно похоже на правление Анны Иоанновны (1730-1740). А правление Анны Иоанновны странно похоже на правление Путина. Петр Струве в свое время неспроста прозревал в эпохе герцогини Курляндской корни трагедии Красного Октября. Живя на сто лет позже, но по существу все в той же продолжающейся трагедии, мы вполне можем снова откопать в этой истории аналогии, полезные и для себя.

Итак. Ни Путину, ни Анне Иоанновне трон не светил — в смысле автоматически. Если взять отдельно Россию конца 90-х, то в ней, впервые в истории нашей страны, вроде бы установилась реально выборная система власти. Что, однако, совершенно не сулило приятностей. Поскольку в политически недоразвитых обществах, каковым несомненно явилась на мировую политическую сцену «демократическая Россия», выборы можно воспринимать и как рулетку. Теоретически шанс выбраться на них, если все делать по-честному, мог выпасть любой темной лошадке. Особенно если светлых лошадок нет вообще.

Положение усугублялось еще и тем, что действующий президент Ельцин в конце 90-х перестал действовать. Он катастрофически растерял популярность, официально продолжал «работать с какими-то непонятными бумагами», но практически никто в стране не сомневался, что, скорее всего, сильно пил. Все это создавало опасный ажиотаж шакалов у подножия трона.

Вокруг Ельцина на тот момент копошились крайне опасные люди. Зюганов с идеей реставрировать сталинизм в самом примитивном гулаговском исполнении. Кстати, он совершенно не стеснялся этого желания, и до сих пор его не стесняется. Примаков (1929-2915) — как главнокомандующий тайного ордена рыцарей плаща и кинжала. Этот презентовал сталинизм интеллектуальный, элитный, с лоском, но в перспективе все равно обещающий нам ГУЛАГ. И «крепкий хозяйственник» Лужков — националист непомерных амбиций и аппетитов, уже тогда готовый Крым воевать и в карман его складывать. В народности тогдашнего Лужкова проглядывало и что-то фашистское, он и внешне, между прочим, походил на Муссолини.

Кроме всего прочего, существовали подозрения, что параллельно зрели заговоры в армейских и милицейских кругах. В армейских активизировались красные рохлинские декабристы, ратующие за народное счастье. А в милицейских, наоборот — что-то вроде черных пиночетовцев. Тоже ратующих за счастье, но конкретно человека в погонах и с омоновской дубинкой. А других, «хороших», «демократов», в общем-то, тогда особенно и не наблюдалось. Если не считать меланхоличного и вечно обиженного Явлинского.

Положение было опасное, и что делать в таких обстоятельствах? Неужели сворачивать демократические институты и отказываться от рыночной экономики? А главное — как защитить активы? (За десять предыдущих лет, сказать по правде, образовались очень вкусные активы.) Вопрос, поставленный таким образом, обсуждался в «семье»…

Знаете ли вы, дети, кто такая «семья»? Это не папа, мама, дядя и тетя, и даже не итальянская мафия, но некая тайная, неформальная и, очевидно, неконституционная организация ближнего круга Бориса Николаевича.

«Семья», как ей казалось, нашла гениальное решение: в пожарном порядке кооптировать во власть скромного человека со стороны, которым можно из-за кулис управлять во имя общего блага. Предполагалось, что на определенных, вменяемо сформулированных условиях тот мог бы подхватить державный скипетр из слабеющих рук Бориса Николаевича и далее повести политическую систему к новым свершениям между рифов нарождающихся диктатур. А затем, когда «мавр сделал бы свое дело», «семья» пожала бы ему руку, выписала премиальные, и он тихо бы удалился в деревню, в имение. А дальше всё уже пошло бы по-американски. Когда кого ни выбери, окрепшему капитализму все равно.

Считается, что именно такой контракт — на управление империей в кризисе — был предложен клерку Путину Владимиру Владимировичу, человеку совершенно безликому, теряющемуся в тени демократического трибуна Анатолия Собчака. Что, в общем-то, характеризовало кандидата только с самой лучшей стороны. Как и то, что звезд с неба он явно не хватал и, открыв рот, слушал consigliere «семьи», сложного Глеба Павловского. И все при этом как-то забыли, что побывал кандидат еще и главой ФСБ, то есть приобрел там связи, заглянул в секретные досье и невзначай мог оказаться и почище, чем Примаков.

Тут бы «семье» вспомнить русскую историю. Ведь, как ни странно, аналогично ситуация развивалась и 300 лет назад. Тогда тоже возникла проблема с институтом преемника. Ельцин своего времени — Петр I (1672-1725) — при жизни нанес удар по династическому принципу престолонаследия, чем открыл дорогу ставленникам высокородной русской аристократии. Это была прекрасная новация. Если, конечно, считать, что в России имеется высокородная аристократия и, тем более, что она заслуживает этого титула. Так или иначе, но его вдова — Екатерина I (1684-1727) — в основном по причине некомпетентности в государственных делах (все хорошее властью делает по причине некомпетентности) углубила эту новацию, умудрившись создать, в общем-то, прогрессивный для своего времени совещательный орган власти — Верховный тайный совет (ВТС). Который вместо нее фактически осуществлял коллегиальное руководство. В дни политического кризиса (скоропостижная смерть Петра II, 1730) этот ВТС (практически та же «семья») продвинулся в своей интенции еще дальше. И фактически приступил к демонтажу неограниченной монархии в пользу, можно сказать, что протоолигархии.

И если бы у ВТС все получилось, то уже тогда возникли бы определенные предпосылки для президентства современного типа, когда лидер нации является не ее хозяином, а наемным менеджером политического класса. Неизвестно, понимал ли это умнейший человек своей эпохи князь Дмитрий Голицын, но он работал именно в этом направлении.

С этой целью он обратил свой взор на прозябающую в Курляндии 34-летнюю принцессу Анну, чтобы передать ей трон (как и Путину) — с тем, чтобы трон обязательно занял всем обязанный ВТСу («семье») человек. Но занять который она (или он в нашем случае) могли, лишь согласившись на определенные условия — «кондиции». Основное отличие кейса № 1 от кейса № 2 состояло лишь в том, что в первом случае «кондиции» все-таки были реальным публичным документом. Странно для самодержавия, не правда ли? А во втором, нам «современном» кейсе, они лишь «предполагались», никогда не существовали в виде текста, что на самом деле выглядели даже еще большей архаикой, чем политический опыт трехвековой давности. Несомненно, «семья» поступила гораздо более глупо и недальновидно, чем «верховники» триста лет назад.

А надо сказать, что те первые кондиции были весьма здравыми. Они б и сегодня сгодились, возьми «семья» на себя труд их сформулировать должным образом. В частности, курляндской принцессе предписывалось: не тратить на себя больше определенной суммы и не назначать никого выше полковника, не согласовав это назначение с коллегиальным руководством. А главное — не назначать преемника (наследника престола) по собственной воле. Соответственно, наверное, и не вести войны исключительно по собственному желанию. Очевидно, что Владимир Путин ни на каком этапе своей президентской карьеры не был ограничен столь жестко.

Впрочем, судьба кондиций фиксированных и кондиций «по понятиям» вышла в конечном итоге одинаковой. Это же Русь! Ограничить монархию (деспотию автарха) и в том, и в другом случае не дало прежде всего агрессивно-послушное малообразованное большинство. В одном случае, широких масс дворян — а вы знаете наших дворян! В другом чиновничий класс с опорой на резко полевевшую, требующую вернуть памятник Дзержинского улицу. И сейчас, и тогда они предпочли самодержавие олигархии, которая, как они считали, породит много мелких диктаторов, которых кормить будет труднее, чем одного супердеспота.

Анна разорвала кондиции и в последующем преследовала всех, кто имел неосторожность цитировать их или хранить копию. А Путину даже и рвать нечего не пришлось. Осторожный политический класс, не имея привычки реально отвечать за страну, радостно манифестировал отказ от либерализма.

В обоих случаях это была крайне дрянная сделка. Политическая свобода и права личности пошли в обмен на привилегии элите, которая, в свою очередь, превращалась в дикий тормоз развития. С политологической точки зрения сделки содержали, по крайней мере, один рациональный мотив: каким-то образом проскочить в России опасный этап «феодализма, как на Западе» — грозовой, но и деятельный, многообещающий этап, и сразу попасть в общество модерна — просвещенную монархию, коммунизм, демократию, встать с колен, догнать Португалию… При Путине этот страх выразился в лозунге «равноудаления олигархов».

Однако парадокс заключается в том, что пропущенные уроки истории все равно приходится заучивать заново. Ничего такого сделать русская автократия не в состоянии. Наоборот, разваливаясь, она раз за разом переживает «криминальные революции» («лихие 90-е» и еще более лихие путинские), которые обращают в прах достояние нации.

А спасать приходится феодальной аристократии. Либо номинальной (Голицын, Сперанский, Горбачев, Ельцин…). Либо аристократии духа — интеллигенции (Сахаров, Алексеевич), харизматическим лидерам социальных групп (Навальный, других что-то и не видно). Чтобы затем снова закрутить эту историческую спираль, в которой на входе много надежд и оптимизма, а на выходе — упадок и эмиграция.

Фото:
1. Серебряный рубль с портретом Анны Иоанновны. 1739 год.«Rubl 1739» участника Gosbank, loaded by Vizu - http://www.antikvarez.narod.ru/. Под лицензией Общественное достояние с сайта Викисклада

2. Россия. Челябинская область. 23 апреля. Во время презентации памятной серебряной монеты, посвященной присоединению Крыма к России из серии "Собиратель Земель Российских". На аверсе монеты изображен барельеф президента РФ Владимира Путина, а на обратной стороне - контур полуострова Крым. Фото Донат Сорокин/ТАСС