Авторитарный синдром присутствует в культурах практически всех стран, вступающих на путь демократизации, и делает этот путь весьма тернистым. Упрощая ситуацию, авторитарное отношение к власти можно свести к готовности воспринимать ее носителей как отцов или «старших братьев», то есть людей, обладающих безусловным авторитетом и «более равных», чем все остальные. И это предельно мягкая формула, она может преобразовываться во взгляд на властителей как на людей лучшей породы, вождей нации, мирового пролетариата или всего человечества, представителей Божества на Земле и т. д.

Очевидно, что при авторитарном отношении к власти трудно смотреть на нее как на институт нанятых менеджеров и тем более испытывать «здоровое презрение к власти». Чем интенсивнее такое авторитарное отношение к власти, тем хуже оно уживается с концепциями разделения властей, сдержек и противовесов, прозрачности власти, институциализации конфликтов, политической конкуренции и конечно же культурой гражданского политического участия. Все эти концепции будут, скорее всего, восприниматься людьми либо как идеи, лишенные смысла и потому ненужные, либо как антиценности.

Куда более свойственны авторитарной культуре представления о естественности концентрации власти в одних руках; о благотворности единства общества и власти, вождей и народа; о недопустимости публичных конфликтов, о необходимости каждому делать свое дело: властителям — властвовать, рядовым гражданам — честно работать и пр.

Описывая авторитарный синдром в терминах ценностей и представлений, не следует забывать, что они являются лишь вершиной культурного айсберга. Подводная его часть — связанные с ценностями и представлениями стереотипы поведения. Угроза авторитарного синдрома для становления демократии может проявляться по-разному и зависит, во-первых, от его интенсивности и распространенности в обществе и, во-вторых, от характера демократического транзита. Первое обстоятельство очевидно, а второе нуждается в некоторых пояснениях.

Демократизация представляет собой процесс значительного усложнения социальной системы и потому всегда чревата культурным конфликтом между инновационно ориентированными и консервативными частями общества. Этот конфликт предполагает вовлеченность элиты. Модели демократизации исключительно снизу или исключительно сверху не соответствуют реальности. Речь всегда идет о взаимодействии элиты и остального общества. Но «требования» к состоянию культуры элиты и общества в целом, нужному для успеха демократизации, варьируются в очень широких пределах в зависимости от типа транзита и конкретных условий.

Самым «культурно непритязательным» является транзит, который Фарид Закария называет «непреднамеренным политическим последствием» экономической либерализации. Такая либерализация начинается по прагматическим, далеким от идеалов либеральной демократии соображениям политиков, но провоцирует взаимодействие культуры, социальной структуры и политических институтов. Это взаимодействие может привести к благоприятным изменениям в культуре общества. При таком варианте распространенность авторитарного синдрома на старте экономической либерализации не несет политической угрозы грядущей демократизации. Институты политической демократии появляются не сразу, а после нескольких десятилетий привыкания общества к новым условиям жизни. Элите также необязательно с самого начала обладать системой последовательных либеральных ценностей и представлений: принятие либеральных инноваций в экономике на ценностном уровне не требуется (достаточно того, чтобы они входили в спектр культурно допустимых действий). Так что элиты могут «позволить себе роскошь» медленной либерализации собственного сознания. Именно культурная непритязательность является, как мне кажется, одной из главных причин, по которым данный тип демократизации чаще всего оказывается успешным.

Принципиально иная ситуация складывается в случае, когда демократизация начинается без экономической «увертюры», непосредственно с преобразования политических институтов, как это произошло в России в начале 90-х. Здесь культура общества на старте характеризуется неразвитостью либеральных ценностей и представлений и глубоко укоренным сильным авторитарным синдромом.

В последнем случае для успешного начала демократизации необходима хотя бы умеренная тенденция ослабления авторитарного синдрома. От реформаторской элиты для успеха в этом случае требуется очень многое: пропитанность либеральными ценностями, умение договариваться с идеологическими противниками, резистентность к весьма вероятной волне общественного сопротивления, знание факторов, его активирующих, умение его смягчать. Словом, элите нужны мудрость, знания и опыт, который ей, по большей части, получить неоткуда.

Неудивительно, что вероятность поражения демократических сил в случае такой демократизации очень высока. Разрушение еще не окрепших демократических институтов может происходить по-разному. Оно может совершаться медленно, исподволь — путем постепенной инфильтрации авторитарных практик в ткань демократических институтов. Речь идет о расширении различных ограничений политической конкуренции, свободы СМИ и независимости судебной системы, о распространении авторитарной стилистики отношений внутри политических институтов и между гражданами и властью, о вытеснении или уходе из властных структур людей, не соответствующих этой стилистике, о росте популярности политиков, провозглашающих авторитарные лозунги и пр.

Результатом является перерождение институтов демократии в институты авторитарной власти. Спустя некоторое время происшедшие изменения закрепляются законами. Собственно говоря, как раз это и произошло в России в 2000-е годы. Демонтаж демократических институтов может происходить достаточно быстро путем демократического наделения властью людей, провозгласивших борьбу с «псевдодемократическим хаосом» своей политической программой.

Причин для активации авторитарного синдрома может быть очень много: крушение иллюзий и надежд, неэффективность власти, рост социального неравенства, коррупция, ухудшение материальных и статусных характеристик жизни, разрушение привычной ткани повседневного бытия и необходимость приспосабливаться к новым, незнакомым и более сложным, условиям и т. д. Одной из самых распространенных причин активации авторитарного синдрома может быть усиление социальной зависти из-за неравенства, происходящего на фоне роста экономики.

О важнейшей роли направленного формирования ценностей и стереотипов поведения для развития и функционирования демократии писали многие философы, политологи и психологи.

На мой взгляд, минимальный пакет мер по культурному «перепрограммированию» переходного общества должен включать следующее:

—направленное разрушение мифов, ценностей, представлений и стереотипов авторитарной культуры и содействие распространению либеральной культуры с помощью электронных СМИ, интернета, структур среднего и высшего образования («либеральная прививка» обществу);

—массовое обучение демократическому управлению представителей всех уровней власти (один из самых блестящих психологов ХХ века Курт Левин** считал его первоочередной мерой в системе усилий по переходу от тоталитарной к демократической культуре);

—государственная поддержка развития структур гражданского общества и любых других демократических практик общественной жизни;

—государственная политика, направленная на повышение (или как минимум поддержание) социального статуса общественных групп, оказывающих наибольшее влияние на культурную трансформацию (учителя, преподаватели вузов, художественная и научная интеллигенция, журналисты) и максимально широкое привлечение представителей этих групп к сотрудничеству с властью.

Разумеется, перечисленные меры не гарантируют отсутствия всплеска авторитарных настроений, однако уменьшить его силу они вполне могут. Недооценка важности самой идеи перепрограммирования культуры характерна для многих реформаторов-либералов. Этим они отличаются от реформаторов тоталитарных. Последние очень высоко ценят роль культуры в обеспечении устойчивости политического режима и сразу же после захвата власти начинают проводить в жизнь тот или иной вариант «культурной революции». Идеологически это связано с характерным для либерального мировоззрения негативизмом по отношению к любым формам государственного вторжения в сферу индивидуального выбора.

Прагматическим основанием такой позиции либералов служит довольно распространенный в либеральной среде взгляд на культуру как на функцию экономических и социально-структурных переменных, мнение, что развитие среднего класса представляет собой наилучшую гарантию необратимости демократических преобразований. То, что средний класс может обладать различными системами ценностей и что в зависимости от системы ценностей он в состоянии с одинаковым успехом быть опорой как демократического, так и тоталитарного режима, в расчет, как правило, не принимается.

К наиболее часто встречающимся и опасным чертам культуры переходных обществ относится сочетание крайних форм индивидуализма с не менее крайними патерналистскими ожиданиями благ от государства. На обыденном языке этот странный гибрид индивидуалистических и коллективистских начал можно было бы выразить следующим образом: я имею право делать то, что мне хочется, у меня нет обязательств ни перед обществом, ни перед государством — зато общество и государство обязаны обеспечить мое благополучие. Этот «индивидуалистический патернализм» несовместим ни со зрелой авторитарной, ни со зрелой демократической культурой, однако его легко обнаружить в обществах с разлагающимся или, наоборот, становящимся авторитарным режимом левого толка, а также в обществах, освободившихся от левого авторитарного режима, но еще на завершивших демократический транзит.

Он был распространен в СССР на излете коммунистического режима и преобладает сегодня в постсоветской России. В той или иной степени характерен он и для бывших советских республик, и для бывших социалистических стран Восточной Европы, и для современной Венесуэлы. Чем более распространен «индивидуалистический патернализм» в обществе, находящемся в процессе демократизации, тем драматичнее встает перед обществом альтернатива: отказ от упрощенных представлений о правах индивида и социальной роли государства и создание эффективной рыночной экономики, стабильной демократической политической системы или возврат к авторитарному режиму, куда более коррумпированному и значительно менее эффективному, чем режим, существовавший до попытки демократизации. Ответ на вопрос о том, сколько неудачных попыток демократизации в состоянии пережить страна, прежде чем распадется, во многом зависит от состояния ее культуры. Чем бы ни объяснялась недооценка культурного фактора демократизации, она, как правило, не остается безнаказанной.

Печатается с сокращениями

Фото: Дмитрий Феоктистов/ТАСС