Алексей Левинсон, социолог Левада-Центра:

Страна большая, и в ней найдутся все возможные реакции на заявления властей. Но повода для каких-то возмущений, которые могли бы пошатнуть власть, нет. При этом общественные настроения таковы, что разные неловкие или совсем некрасивые шаги чиновников и депутатов воспринимаются острее, чем в других случаях. По поводу несчастий примерно сходного рода и масштаба, вроде «Хромой лошади», мы не видели такого же подъёма чувств. Так что острота реакций различных групп населения уже выше, и будет ещё выше. Но это не что-то, способное «пошатнуть устои». На смену Кемерову придёт какая-то другая сенсация. Может быть, горестная, но другая. Общественное внимание так живёт уже много лет, оно переключается с одного события на другое.

Может быть, мы вступаем в период большей социальной активности, чем было под наркозом крымских успехов. Но пока что в Кемерове, Волоколамске или Коломне не происходит ничего более значимого, чем проявление гражданской активности и ответные, чаще всего репрессивные, действия властей. Такое «перепахивание» может занять довольно продолжительное время. А потом встаёт вопрос об отдалённых последствиях этого подъёма настроений. Об этом ещё рано говорить, и это самое интересное.

Алексей Ходяков, профессор биологии (США):

Специалисты сходятся на том, что западный мир лихорадка Эбола не затронет. Эта болезнь не очень заразна. Она передаётся только при прямом контакте с различными телесными жидкостями, поэтому её распространение идёт в основном через людей, которые ухаживают за больными. Просто в Африке нет госпиталей, которые позволяют изолировать популяцию. Так что если Эбола не мутирует и не начнёт передаваться воздушно-капельным путём, то хотя появление отдельных случаев в Европе неизбежно, но эпидемии наподобие африканской не случится.

В принципе мутация произойдёт без всякого сомнения, вопрос только в том — когда. Этот вирус не так хорошо знают, поэтому сказать точно нельзя. Вероятность могут оценить только те люди, которые работают с ним непосредственно.

Вообще то, что Эбола — страшное заболевание, было известно всегда. Геморрагическая лихорадка — это самое жуткое, что можно придумать, человек исходит внутренними кровотечениями. И высокая летальность также не является сюрпризом. Уникальность нынешней ситуации заключается в том, что это первая нелокализованная эпидемия. До этого они всегда возникали в отдельных деревнях, а нынешняя вспышка началась на пересечении дорог между тремя разными государствами, так что вирус быстро «растащили». Все давно ждали такую эпидемию, и она случилась.

Однако вакцина уже есть. У людей, которые эту болезнь перенесли, в крови присутствует антитела, очень активно подавляющие вирус. Именно из-за этого появляются жуткие истории о том, что кровь выздоровевших людей продают: нынешняя вакцина, уже использовавшаяся в Америке и Великобритании, чтобы вылечить несколько человек, создана на основе этих антител. При этом дальнейшей разработке вакцины сейчас дан «зелёный свет», и появится она в течение месяцев. Но наработать её к нынешней эпидемии не успеют, она просто закончится. Обычно такая работа занимает годы, но сейчас были сняты определённые барьеры, изменены условия тестирования, даны дополнительные средства. Всё сделано для того, чтобы вакцина появилась максимально быстро, хотя всё равно речь идёт о будущем.

Строго говоря, и летальность Эболы так высока только в условиях отсутствия ухода за больными. 60% — это показатель Африки, а если помещать больных в реанимацию,что, конечно, стоит больших денег, то летальность сильно уменьшается.

Появление вакцины на Западе автоматически будет означать её появление и в России. В России также не стоит опасаться катастрофы с Эболой, поскольку эпидемиологическое состояние здесь не африканское. В Сьерра-Леоне ввели трёхдневный карантин, остановив всю жизнь в стране, потому что больных не могут выловить. Они убегают, боятся врачей. Кроме того, там есть культурная установка, что за больным ухаживают члены его семьи, которые и становятся следующей волной пациентами. А если выявлять и изолировать их на ранних этапах, то эпидемия загнётся. Именно поэтому в США никакой паники нет, все комментарии специалистов сводятся к тому, что отдельные случаи будут, но в условиях цивилизованного мира эпидемии не случится. Если вы летите в самолёте с больным Эболой и не обмениваетесь с ним телесными жидкостями вроде слюны, то ничего страшного не произойдёт. А если лететь в самолёте с больным гриппом, то вероятность заболеть высока.

Евгения Правдолюбова, биолог:

Смертность у больных этой лихорадкой очень высокая, болезнь проходит тяжело, и очень высока заболеваемость. В России была история, когда женщина, изучавшая этот вирус, уколола себе палец иглой и в результате умерла от лихорадки. К счастью, Эбола встречается в очень небольшом очаге, видимо, в зоне распространения популяции каких-то животных, откуда она время от времени вырывается к людям. Но, как правило, за пределы африканских стран болезнь не распространяется. Хотя отдельные люди в Европе и Америки заболевают, этого недостаточно для того, чтобы началась эпидемия.

Так что шансы на распространение лихорадки Эбола не очень велики, просто потому, что нет большого потока людей из африканских стран, где присутствует постоянный очаг этого заболевания. Даже если один человек заболеет и заразит двух-трёх других, дальше это не пойдёт. В Америке, во-первых, уход получше, кроме того, врачи там принимают меры, чтобы не заразиться. А в Африке так много людей, в основном женщин, заболевают и умирают потому, что они ухаживают за родственниками без всяких средств защиты. Так что, хотя Всемирная организация здравоохранения считает, что опасность распространения Эболы есть, это может случиться только в случае, если приедет сразу много больных людей из африканских стран и они успеют заразить ещё по десятку здесь, до того как их обнаружат врачи.

При этом в Канаде почти что готова вакцина. Она могла бы быть уже закончена, но на Западе спонсировать исследования в этой области сейчас не очень интересно как раз потому, что они не так нужны. Если случится рост заболеваемости — то вакцины доделают быстро, принципиальных сложностей с этим нет.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист:

С одной стороны, особой связи между патриотизмом и раздолбайством нет. Потому что истории, подобные той, что произошла во Внуково, могут случиться где угодно и когда угодно. Но, с другой стороны, эту связь можно установить, если учесть, что в риторике наших «патриотов» особую роль играют так называемые «традиционные ценности». И в реестре этих ценностей раздолбайство занимает одно из первых мест. Это уж точно старая добрая традиция.

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика»:

Это — никакой не патриотизм, а просто показуха. Такой «ура-патриотизм» к настоящему никакого отношения не имеет. Настоящий патриотизм в том и заключается, чтобы человек изо всех сил работает на страну и на обществе, а если у него вместо работы одно сплошное разгильдяйство, то это анти-патриотизм. Разгильдяйство — это вообще первая версия, которая возникает у нас, когда происходят такого рода события, и только если её удаётся отмести, можно обсуждать уже другие варианты, теории заговоров и так далее. А разгильдяйство с патриотизмом несовместимы, может быть либо одно, либо другое.

Виктор Литовкин, военный обозреватель ТАСС, полковник в отставке:

Не думаю, что кто-то сильно верит во вторую подводную лодку и подобные вещи. Версий было много, но понятно, что это не другое судно. Просто авария. По крайней мере, я сам никогда не верил и не писал о другой подлодке.

И не думаю, что в этом было много политиканства. Всё-таки чужие подводные ложки в наших зонах боевой подготовки действительно ходят, я сам на севере стал свидетелем столкновения нашей подлодки с американской под названием «Батон-руж». Так что подобная версия имела право на существование, хотя столкновение не могло быть таким сильным, чтобы лодка погибла, особенно такая большая, как «Курск». Тем более невозможно поверить, что в неё стреляли, о чём говорили некоторые. Конечно, 15 лет спустя сложно говорить, почему выдвигаются какие-то версии, но, когда остается неизвестность, всегда появляются разные догадки, как сейчас в истории с малазийским «Боингом».

Сергей Цыпляев, президент фонда развития республиканских традиций «Республика» (Republica):

Сейчас версия о чужой подлодке точно так же звучала бы. Скорее всего даже ещё громче, с учётом происходящих в настоящий момент событий. Но, в общем, ничего бы не изменилось. Глубоко сидящие привычки во всём видеть происки врагов были тогда и никуда не делись. Такие идеи возникают всякий раз, когда нужно отвечать на неприятные вопросы.

Мы помним, как руководитель Роскосмоса объяснял, почему теряется связь с нашими спутниками. Так как она, почему-то, всё время пропадает, когда спутник находится на противоположной стороне Земли, то, конечно, виноваты американцы, опять нарушают функционирование наших спутников. Это вековечная вещь: виноваты все, кроме нас.

Но вряд ли это привело бы к каким-то практическим шагам. Власти уже по полной «наедаются» последствиями продуктовых санкций, так что на какие-то кардинальные меры они бы не пошли. Но сама версия звучала бы гораздо громче, более отвязно и решительно.

Алексей Арбатов, политолог:

Если бы эта трагедия произошла сейчас, то власть с гораздо большим трудом отказался бы от версии, что в произошедшем виновата чужая подводная лодка. Была бы настоящая кампания, шум в прессе и заявления в парламенте о том, что это не просто случайное столкновение, что лодку специально потопили, выпустив по ней торпеду.

Дело не ограничилось бы прессой, об этом говорили бы и в Государственной думе, и в Совете Федерации, и во всяких патриотических общественных организациях, и, наверное, в исполнительной власти. Можно вспомнить, как 15 лет назад Министерство обороны очень долго настаивало на версии столкновения. И только после того, как подняли лодку и специалисты наглядно убедились, что это был взрыв изнутри, от такой версии отказались. Я сам прекрасно помню, как высокопоставленный адмирал демонстрировал отверстие на корпусе даже после поднятия «Курска» и говорил: «Видите, вот след от столкновения!». Первое, что сказали бы: был сознательный удар, акт войны. И только появление неопровержимых доказательств обратного заставило бы отойти от такой версии.

Николай Сванидзе, тележурналист:

Уверения в том, что России удалось отвести от себя подозрения, напоминают анекдот, когда человек выпал с одиннадцатого этажа и, пролетая мимо третьего, думает, что пока всё идёт нормально. Дело в том, что перед авторами голландского доклада не стояла задача работать прокурорами, они не определяли политическую или уголовную ответственность. Это задача голландской прокуратуры, чей докладе ещё выйдет, и мы его прочитаем. Улита западного правосудия движется медленно и не свистит, но, когда достигает цели, сразу становится шумно так, что никому мало не покажется.

А перед авторами нынешнего доклада стояла чисто техническая задача. Установить тип ракеты, причины катастрофы и так далее. И они это установили. Убрав из повестки все домыслы насчёт того, что это была ракета «воздух-воздух», запущенная с другого самолёта, а также все конспирологические версии, предложенные в большом количестве, непонятных свидетелей.

В сухом остатке имеется ракета «Бук», какая — станет понятно. Руководитель Совета безопасности Нидерландов уже после публикации доклада сказал, что, по его мнению, запуск был произведён с территории ополченцев, но это ещё предстоит доказать. Но уже установлено, что это «Бук» российского производства. Неясно только, какой именно: который устарел и уже не состоит на вооружении российской армии или другой. Но это всё будет установлено, так же как будет установлено и то, из какой точки ракета пущена. Это непросто, потому что там всё было как в гражданскую войну: «красные», «белые», «зелёные» и все меняется каждый день. Тем не менее, определить, кто именно был на территории, с которой запустили ракету, возможно, и это будет сделано. И мы видим, что Запад и Украина реагируют на этот доклад с чувством достаточно глубокого удовлетворения, а вот российская сторона совершенно обезумела, что тоже о чём-то говорит.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист:

Путин никак не выступил в связи со случившейся катастрофой, потому что стиль, которым руководствуется он сам, его окружение и их социальная база, не предполагает простых человеческих чувств. Надо говорить языком либо побед, либо угроз. Его, с позволения сказать, электорату такой стиль очень нравится. В каждом народе есть категория людей, которая в своём социальном поведении руководствуется представлениями о том, что мужчине свойственно, а что нет. И всякие слова сочувствия и скорби, проявление эмпатии, слезливость считаются признаком слабости и хлипкости. В этой среде такое не приветствуется.

Кроме того, хотя я лично не знаю руководителя государства, мне кажется, что он сам этой самой эмпатии просто лишён. Он не человек чувств, он человек готовых высказываний и телодвижений. И он просто об этом не задумывается, ему не кажется это важным и нужным, и не приходит в голову, что кто-то от него чего-то ждёт.

Что касается споров относительно того, допустимо ли было отмечать Хэллоуин или нет, то мне кажется, что в такой ситуации не надо быть ригористом и моралистом. Надо руководствоваться собственным вкусом и представлением о правильном и неправильном. От бурного публичного веселья в такое время, наверное, лучше воздержаться, есть просто такие правила приличия. Но если дети хотят устроить какой-то маскарад, то они вправе это сделать. Им не обязательно принимать случившееся во внимание, это проблема взрослых, так же, как и то, чтобы детей соответствующим образом воспитывать. А методами всяких запрещений никто ещё ничего хорошего не достиг. Допустим, у человека в эти дни юбилей, так совпало. И что, он должен отказываться от празднования? Только вкусом и чутьём можно решить.

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика»:

Тут есть два момента. Те данные, которые удалось собрать с ходу, никуда не денешь. А они свидетельствуют, что самолёт разрушился высоко, прямо на эшелоне, и уже двумя отдельными фрагментами упал вниз. А это очень сильно сужает список возможных вариантов того, что произошло. По существу, всё сводится либо к взрыву на борту, либо к разрушению самолёта от усталости, либо к чему-то экстраординарному, вроде взрыва какого-то имевшегося оборудования. Вариант, например, стрельбы снаружи из-за большой высоты отпадает. И из этого небольшого списка придётся выбирать.

Второй момент состоит в том, что определённые политические интересы в этой ситуации, конечно, есть. Египет крайне незаинтересован в том, чтобы катастрофа оказалось последствием взрыва бомбы, так как это очень вредит туристической отрасли. Для России, если брать политику, в каждом варианте есть свои плюсы и минусы. Если был взрыв, то у нас есть ещё одно доказательство необходимости борьбы с ИГИЛ, но опять-таки колоссально пострадает туристическая индустрия, кроме того, возникнут опасения, что это будет воспринято как потери из-за вмешательства в сирийскую ситуацию. А если окажется, что к этому привели чисто технические причины, то возникает вопрос, на чём мы летаем и почему оно разваливается по техническим причинам. Все возможные ответы неудачны.

Но я надеюсь, что вся совокупность факторов приведёт к тому, что расследование окажется достаточно объективным и всё упрётся в качество работы и способность переработать огромное количество информации и докопаться до разгадки. В истории Локерби так же было непонятно, из-за чего самолёт разрушился на такой высоте. И только когда удалось собрать весь пазл из обрывков и обломков, был найден участок, где куски обшивки оказались выгнуты не в ту сторону. И стало понятно, что в этом месте произошёл очень небольшой взрыв, которого, тем не менее, оказалось достаточно для того, чтобы конструкция не выдержала. И сейчас у нас так же есть шанс на то, что результаты расследования будут минимально политизированы.

Кирилл Рогов, журналист:

Думаю, что в ходе самого расследования ничего не скроешь и политические факторы не будут играть большой роли. Сейчас, на начальном этапе, мы видим борьбу версий, которая отражает состояние умов, но потом это всё уйдёт, просто потому, что фальсифицировать что-либо в такой ситуации очень трудно.

Если после расследования и последуют какие-то серьёзные изменения в соответствующих сферах, то они не будут напрямую связаны с этим событием. У нас и сейчас есть различные тренды, например, на повышение уровня монополизации отрасли авиаперевозок, но он уже работает сам по себе. Произошедшее может быть использовано в интересах этого тренда, но вряд ли это принципиально что-то изменит. Точно такая же ситуация и с безопасностью, если выяснится, что произошедшее – результат теракта. Конечно, перехват управления в той или иной области возможен, но для этого должно быть что перехватывать.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Версия теракта рассматривается российской властью как провокационная, потому что она будет обязательно связана с темой Сирии. Тут надо понимать, как российское общество воспринимает сирийскую операцию. Согласно опросам общественного мнения, население одобряет военную поддержку режима Асада, поставку оружия, присутствие там военной базы и авиационные удары по противникам сирийской власти. При этом на Западе всех очень интересует вопрос, кого Россия бомбит, радикальную оппозицию, радикально-умеренную или умеренную, но в российском обществе эта тема отсутствует. Кого надо, того и бомбим. Единственное, что не принимается — широкомасштабная наземная операция.

При этом отношение к возможным жертвам носит двойственный характер. Ранее по поводу Украины общество консолидировалось, был опрос Левада-Центра, в ходе которого абсолютное большинство россиян ответила либо что российские войска на востоке Украины отсутствуют, либо что они там присутствуют, но говорить об этом не надо, чтобы не вредить государственным интересам. Опросы также свидетельствуют, что, хотя россияне формально считают Украину независимой страной, даже спустя четверть века они не могут полностью признать её заграницей. Так что всё более-менее понятно: надо спасать соотечественников от фашистов и бандеровцев и защищать геополитические интересы, чтобы американская бронетехника не стояла в Донецке, а ракеты — в Луганске или наоборот. Эти идеи достаточно глубоко укоренены, поэтому подробности того, как именно Россия действуют на Украине, были не просто малоинтересны, но вызывали сильное неприятие. Возникал вопрос, а на кого вы работаете?

Но по Сирии ситуация сложнее. С одной стороны, люди говорят, что это не Афганистан, туда едут профессионалы, контрактники, люди, которые выполняют свою работу и понимают риски, да и сами риски не такие большие, война всё-таки авиационная. Но когда появились сообщения о военнослужащем, покончившим с собой, тут же пошли другие эмоции. Потому что одно дело — какие-то безликие контрактники и офицеры и совсем другое — судьба конкретного человека, погибшего при загадочных обстоятельствах. Сказывается и общее недоверие нашего населения к тому, что говорят чиновники и власть, которое нормально соседствует с высочайшими рейтингами. Понятно, что вся эта история была конкретным небольшим событием, хотя и трагическим для семьи и родственников погибшего, но видно, что общество воспринимает сирийские события сложнее, чем украинские. Смысл этой войны не вполне понятен.

Конечно, кто-то воспринимает аргументы, что мы должны бороться с преступниками и террористами на Ближнем Востоке, пока они не пришли сюда. Есть и аргументы геополитического характера: великие державы обязаны присутствовать в этом регионе, и если американцам можно, то почему нельзя нам? Но всё это не так убеждает, как американские ракеты на востоке Украины, так что отношение к конфликту не такое однозначное.

В связи с этим версия, что катастрофа самолёта является терактом, воспринимается российской властью как попытка ее дискредитировать и внести раскол в общественное мнение, и без того не такое мобилизованное, как было по Украине. Возникает вопрос о цене войны, на который граждане могут ответить не так, как хотелось бы властям.

Второй фактор состоит в том, что большая часть российской элиты и российского общества исходит из того, что Запад всегда нам вредит. И что именно Россия находится в центре его внимания, хотя на самом деле это далеко не всегда так. Это стереотип мышления эпохи холодной войны, когда существовало две противостоящие друг другу сопоставимые по силам коалиции, одну из которых возглавлял СССР. Это время сейчас воспринимается с определённой ностальгией, строящейся на том, что «боялись — значит уважали», и на том, что у нас был сопоставимый с Западом ресурс и многие мировые процессы воспринимались именно через призму этого противостояния.

Но сейчас всё иначе. Те же британцы, когда получают информацию хотя бы о минимальной опасности для своих сограждан, останавливают самолётные рейсы. Это их первая, почти инстинктивная, реакция, потому что если этого не сделать, а потом что-то случится, то ответственность будет возложена на правительство страны. Можно вспомнить, что одна из главных проблем в нынешней кампании Хилари Клинтом, это то, как она объясняет обществу, почему не были приняты все меры для обеспечения безопасности американских дипломатов в Ливии. Это очень существенные вопросы, на которые общество требует ответов. И в связи с этим понятно, почему западные страны отменяют полёты.

Но в России исходят из того, что Запад 24 часа в сутки только и думает, как бы навредить России и какую бы устроить провокацию. И когда британцы принимают такие решения, то представители российских властей сразу же говорят, что это — антироссийская акция.

Иван Коновалов, директор Центра стратегической конъюнктуры:

«Адмирал Кузнецов» — это авианесущий крейсер, то есть корабль, главная задача которого проводить авиационные операции в прибрежной зоне. Он был направлен в Сирию именно для этого, и занимается там тем, для чего предназначен. Если рассматривать в широком контексте то, что происходит в Сирии и на Ближнем Востоке вообще, то видно, что российские Вооружённые силы, а это и ВКС, и флот, и сухопутные части, то есть спецназ, военные специалисты и артиллеристы, имеют там возможность получить новый опыт. Причём не только боевой, а самый широкий опыт миротворческих и гуманитарных операций.

Поэтому для меня решение отправить «Кузнецова» в восточное Средиземноморье совершенно логично. Потому что и МиГ-29 и СУ-33, которые предназначены для этого корабля, получили возможность отработать необходимые задачи в реальной боевой обстановке. Понятно, что вся западная пресса подняла шум в связи с потерей двух самолётов. Но если говорить об авианосных группировках, то у американцев за тот же период потеряно четыре самолёта, в два раза больше. И что-то никто об этом не кричит!

Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика» (Republica):

Любая версия, которая может быть сейчас озвучена, для Министерства обороны неприятна. Потому что это серьёзное ведомство, чьи самолёты, по идее, падать не должны, вне зависимости от того, что и как они везут. Что касается заявлений о том, какие именно версии отметаются, а какие нет, то понятно, что это уже борьба за общественное мнение. Потому что версия с терактом была бы уже совсем неприятным объяснением крушения борта Министерства обороны. Они должны пользоваться особым вниманием, а складывается ощущение, что именно у них царит наименьший порядок. Все уверены, что тут-то уж ничего не случится!

Вообще отметание версий с ходу, когда нет информации, нет «чёрных ящиков», нет объективных данных — это преждевременно. Если бы были хоть какие-то обмены по радио с командой самолёта, то можно было бы что-то обсуждать. А так информации у нас практически нет. Единственная серьёзная вещь, о которой можно говорить, — видео, которое якобы было снято с камеры наблюдения и где предположительно видна вспышка в небе. Нужно понять, реальная ли это плёнка. Потому что она может означать, что на борту самолёта произошёл взрыв. Его причина — это второй вопрос, но взрыв хотя бы объясняет, почему самолёт погиб, не успел подать никаких сигналов.

Но сегодня нельзя отметать никакие объяснения, потому что ограничение себя на таком раннем этапе чревато ошибкой. Но скорее всего сейчас и прорабатываются все возможные версии, вне зависимости от того, что говорится на публику.

Александр Гольц:

Настораживает именно то, что сразу после катастрофы, имея очень мало информации, официальные лица в один голос стали говорить, что это точно не теракт, будто они получили соответствующую команду. Хотя много подозрительных деталей указывают на то, что такую версию исключать нельзя.

С точки зрения террористов подобный акт был бы полностью логичен. Понятно, что погибшие летели в Сирию, и летели туда для того, чтобы поздравлять российских военных, которые одержали победу и освободили Алеппо. Если это всё-таки был теракт, то он имеет вполне ясное политическое значение. Подозреваю, что именно по этой причине Кремль и отвергает такую возможность столь решительно. Нельзя исключать и того, что в ближайшее время какая-то группа выступит с заявлением, в котором примет ответственность за случившееся.

Зоя Светова, журналист:

Вся дискуссия, развернувшаяся в Фейсбуке и выходящая за его пределы, связана с тем, что есть люди, которые позволяют себе говорить об отсутствии у них скорби по погибшим, и те, кто предлагает их лишить за это российского гражданства. Всё это свидетельствует о состоянии общества. Оно находится в состоянии растерянности, депрессии, упадка и распада. И это трагично, хотя вполне понятно и объяснимо. Мы уже несколько лет находимся в состоянии войны, и общество разделено.

Но люди, которые были в этом самолёте, погибли, и куда бы они ни летели, на этом стоит поставить точку. Любая человеческая гибель, тем более в такой ситуации трагична. Мне жаль их, жаль их близких, и обсуждать их намерения, прошлое и действия для меня невозможно. И пусть это остаётся на совести тех, кто позволяет себе так делать. Может быть, они имеют на это право, но моя личная точка зрения состоит в том, что это безнравственно.

Такой же градус ненависти в обществе был во время аннексии Крыма, когда люди тоже разделились на тех, кто говорил, что это правильно, и тех, кто считал, что это неправильно. В советское время была ненависть по отношению к диссидентам, Солженицыну, Сахарову. Но это была другая история, она разворачивалась на государственном уровне, тогда не было социальных сетей, а возмущение в газете «Правда» было по большому счёту инспирировано властью. Сейчас же мы видим, что люди искренне не хотят скорбеть по людям, погибшим в самолёте, потому что считают их пособниками воюющей стороны и президента Путина. Это их собственная позиция. И именно поэтому происходящее сейчас нельзя сравнивать с так называемым «коллективным возмущением», существовавшим во времена СССР.