Дайджест работ политологов для «ЕЖа».

Зарубежные политологи называют «русской институциональной, или московитской системой (матрицей)» традиционное российское самовластие императора, генсека или несменяемого президента. Как показали результаты недавних выборов президента, восприятие такого самовластия стало частью российской политической культуры. Социальный капитал россиян соответствует этой авторитарной форме правления. Не обладая навыками самоуправления, они вручают себя и свою жизнь «верховному правителю» или его назначенцам.

Многими отмечается, что в России формально есть институты демократии, например, парламент. Но попробуйте опросить людей на улице, за кого из «представителей народа», заседающих в Госдуме, они голосовали? Как показали опросы, не помнят. Для сравнения: в Массачусетсе буквально в каждом квартале есть общественный комитет по контролю над тем, как лично по конкретным вопросам голосуют избранные гражданами депутаты. От этого зависит их успех на следующих выборах. В Швейцарии на референдумы выносятся тексты законопроектов. И гражданам приходится вникать, какой из них больше соответствует их интересам. Не жалуются, вникают. Это разительно отличает Швейцарию от России.

У нас же типичное поведение – написать челобитную президенту. Авось, кран на кухне исправят. Предложение активистов создать Инициативный комитет по контролю над расходами городского бюджета воспринялось жителями города как утопия. Политологи сходятся в том, что россияне создали своеобразное «служилое государство», где властям подчинены не только армия, но и граждане с психологией крепостных. Самостоятельность россияне готовы проявлять только на своих дачах.

Такое общественное устройство требует защитного пояса из государств-сателлитов, которые не допустят полной изоляции страны. Выпадение из этого пояса Украины вызвало острую реакцию: власти увидели в этом прямой вызов внутреннему устройству России, а россияне – покушение и на свои исконные ценности. Что же это за ценности?

Шведский экономист Стефан Хедлунд ядром «русской институциональной системы» назвал неприятие населением формальных правил и беспристрастных механизмов их применения. Указание начальства в России всегда важнее закона. Он выделил 5 главных опор этой матрицы: не подотчетность правительства парламенту или народному собранию; подавление прав частной собственности; отсутствие верховенства права (правление с использованием закона, но не верховенство закона); кормление (плата за службу), ведущее к обществу, ориентированному на поиск ренты; государственная идеология (православная церковь, третий Рим, ксенофобия). Комбинированный результат этих краеугольных камней национальной культуры нашел отражение в политическом устройстве известном как «служилое государство», заполненное «служилой знатью».

Оценка политической культуры в России, произведенная Econоmist Intelligence Unit, демонстрирует решительное отторжение демократических ценностей россиянами. Самовластие верховного правителя, отсутствие верховенства права и гарантий частной собственностина средства производства ведут к низкому уровню жизни населения. Даже сделав перспективные изобретения, россияне боятся открывать собственный бизнес. Боятся, что силовики посадят под надуманным предлогом и «отожмут».В 2016 году число уголовных дел, возбужденных против предпринимателей, превысило 240 тысяч. Из них до суда дошло не больше 60 тысяч.По остальным под давлением силовиков бизнесмены вынуждены были тем или иным способом откупиться.А за незаконное уголовное преследование предпринимателей едва наберется десяток дел по всей стране. По статье 169 УК РФ «За воспрепятствование законной предпринимательской деятельности» – и того меньше.Естественно, что россияне в таких условиях боятся заводить свой бизнес. Конкуренция как двигатель прогресса не работает в России.

Вместе с тем политологи признают, что развиваться бизнесу в России мешает не только коррупция и желание силовиков поживиться, но и отсутствие реальной состязательности и независимости в суде, низкое качество подготовки правоохранительных органов и нежелание самого бизнес-сообщества обеспечивать свою «прозрачность». Проще уходить от налогов и обманывать клиентов.

Описывая структуру современной российской власти, журналист The Guardian, автор книг о России Люк Хардинг, призвал относиться к ней не как к обычному государству, а как к квази-криминальному синдикату, где «сто с лишним олигархов» из окружения Путина заняты тем, чтобы украсть деньги и вывести их через офшоры, потому что они не уверены в будущем – своем и всей системы. Они в ужасе о того, что все потеряют и от того, что отнимут свои же. «Олигарх в России – совсем не то, что бизнесмен в Англии. Это такая структура, где Путин находится наверху, его окружают олигархи, многие из которых одновременно – кремлевские чиновники и мультимиллиардеры... Они – одна команда. Мы можем много говорить о гипотетическом богатстве Путина, но очевидно, что он формально не владеет теми 200–300 млрд долларов, о которых обычно говорят, однако может их использовать – для политических проектов, для личных проектов и для проектов внутри страны».

Для понимания природы российского государства, нашей нынешней подданнической культуры и перспектив страны политологи советуют обратиться к ее истории. Катастрофа 1917 г. привела к реставрации Московии в новом обличье. «Русская система» под маской социализма в действительности была погружением в новую архаику. Восстановилось самовластье. Его позже назвали тоталитаризмом. Имперство коммунистическое пришло на смену имперству православному. Россия больше, чем раньше, стала идеократической империей, да еще и с глобальными замашками. Реально «русская институциональная система» не может существовать без противостояния Западу. Поэтому надо заставить обывателя верить в исходящую с Запада угрозу («хотят захватить наши природные богатства» и т. п.), насадить идеологию осажденной крепости. Старшие поколения россиян легко принимают эту картинку.

Советский период не был модернизацией страны. Модернизация предполагает верховенство права, разделение властей, подотчетность правительства парламенту, независимый от исполнительной власти суд, гарантии частной собственности, добросовестную конкуренцию. Большевики уничтожили все эти начала, зародившиеся в императорской России. Американский исследователь глобализации Б. Линдси определил советский социализм как «промышленную контрреволюцию» или путешествие «назад в будущее». Социалистическая революция – это взрывная реакция докапиталистических социальных связей на вторжение новых отношений, их разрушающих. И если новые отношения не устраняют архаику, то она может вернуться, замаскированная под прогресс. «Тоталитаризм есть реакция традиционного общества на техногенную цивилизацию с использованием всех приобретений этой цивилизации для воскрешения прошлого», — писал В. Кантор.

Поворот Украины на Запад привел в ужас российскую элиту не только по причине прорыва «защитного пояса», но и из-за угрозы фундаментальным основам «русской институциональной системы», авторитарной власти как таковой. Кошмаром для наших правителей стало ожидание успеха Украины в проведении европейски ориентированных реформ и их непредсказуемого воздействия на россиян. Решение вмешаться и прервать этот ужасный эксперимент было вполне естественным. Но беспокойство Кремля в отношении «вредного» влияния украинских событий оказалось избыточным. Многие поколения россиян были привязаны к «служилому государству» с его доминированием иерархических отношений, завязанных на тотальную коррупцию, сбор властителями ренты-дани. Верховенство права и реальное право частной собственности на средства производства не только несовместимы с российским типом государственного управления, но и с обычаями и привычками нашего народа.

Территориальная экспансия всегда была священной ценностью для русских – захват Сибири, колонизация Кавказа и Средней Азии в прошлые века поддерживались как российской элитой, так и простолюдинами. Позже это перешло в восприятие аннексии новых территорий как предпосылки процветания. Хотя на практике присоединенные территории, как правило, кормились за счет России (вспомним финансирование республик Средней Азии из союзного бюджета за счет РСФСР, что подробно описал А. Илларионов еще в конце 80-х).

Имперское мышление россиян имеет материальные основания: «московитская институциональная система» не может обеспечить устойчивый экономический рост, основанный на производстве конкурентоспособной продукции. Она базируется на эксплуатации природных ресурсов (сельскохозяйственных земель, нефтяных и газовых месторождений). Это тоже вносит вклад в имперские устремления россиян, готовых жертвовать своим благосостоянием (и даже жизнью) ради расширения территории. Опросы Левада-центра показали, что в августе 2014 г. 85% респондентов разделяли утверждение, что «вхождение Крыма в Россию – большое достижение российского руководства, положительные эффекты которого будут ощущаться в будущем». Высокое одобрение присоединения Крыма, готовность переносить вызванные этим санкциями и антисанкциями материальные трудности за прошедшие годы не снизились. В 2015 г. 39% россиян отметили ухудшение качества продовольствия, при этом 71% опрошенных одобрили запреты на импорт. Россияне поддерживают жесткую линию во внешней политике, отвергают компромиссы и верят, что «Россию стали больше уважать в мире и считаться с ее интересами».

Россияне верят телепропаганде, потому что слышат то, что давно хотели услышать. Крым, Восточная Украина, безусловно, стали сильными стимуляторами национализма и ксенофобии, но не были их причиной. Столкнулись базовые ценности. Поскольку культурная конфронтация с Западом глубоко укоренена в русской ментальности, степень враждебности к Западу не зависит от текущих событий. Процент тех, кто видит в негативном свете влияние западной культуры на Россию, остается стабильно высоким (62% – в 1998 г., 65% – в 2013 г., 67% – в 2015 г.). Конфликт ценностей, негативное отношение к верховенству права и демократии, вера в «доброго царя» питают готовность россиян приносить жертвы на алтарь конфронтации. Надежду дает только смена поколений.

Фото: Россия. Керчь. Зрители на площади Ленина во время трансляции митинга-концерта по случаю открытия автодорожной части Крымского моста через Керченский пролив. Сергей Мальгавко/ТАСС