Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика»:

Прежде всего, ясно, что ключевой вопрос сейчас – масштабы и возможности медицинских служб, оказывающих помощь разного уровня. И уже понятно, что эти масштабы достаточно малы, так как ранее была проведена широкая оптимизация, после которой все резервы исчезли, а кое-где власти забрались и в необходимое. Такая экономия привела к тому, что возникла эпидемия, а резервных мощностей нет.

Но у нас в стране всегда существовало отдельное государство, живущее практически на самообеспечении: вооружённые силы и флот. У них есть свои медицинские учреждения, начиная с Военно-медицинской академии в Петербурге и продолжая соответствующими организациями по всей России. И в условиях эпидемии это всё, конечно, надо привлекать. Принципиально ситуацию они не поменяет, но я уже задавал себе вопрос, почему мы не слышим новостей о развёртывании военно-медицинских учреждений, которые работали бы там, где не хватало бы ресурсов у гражданской медицины. Скорее всего, к этому дело идёт.

Госпитали можно перепрофилировать под борьбу с эпидемией, так же, как сейчас гражданские клиники сменили профиль. Конечно, если заниматься глупостями, как произошло в первый день выдачи пропусков в Москве, то можно и тут создать проблемы. Но если делать всё вдумчиво, то система военной медицины лучше приспособлена для решения мобилизационных задач, в том числе и эпидемиологических. Для них это не является чем-то непонятным и неизвестным, их этому учили.

Так что всё надо задействовать, не дожидаясь, пока болезнь начнёт развиваться в войсках. И чем дольше мы ожидаем, считая, что армию коронавирус не затронет, а всё останется в гражданской сфере, как высказываются некоторые, тем хуже. Военная система не изолирована, солдаты находятся в одной лодке со всей страной, так что их необходимо задействовать.

Леонид Гозман, политик, президент движения «Союз правых сил»:

Зайца можно научить играть на барабане, а медведя – ездить на велосипеде. А наоборот – нельзя. Каждое животное обучается только тому, к чему его тело приспособлено. А нашу власть невозможно ни приучить, ни заставить, ни уговорить делать что-либо для людей. Зато она сама, инстинктивно, на людей охотится. Посмотрите, какие решения они приняли за последние сутки: ужесточение карантина, усиление штрафов, наказание за ложную информацию, при этом подразумевая, что истина исходит от них, и весенний призыв на военную службу, противоречащий их же распоряжению о запрете выходить из дома. Потому что если я получаю повестку, то я должен пойти на призывной пункт. В исчерпывающем списке обстоятельств, позволяющих выходить из дома, посещение призывного пункта не обозначено. Так что их действия направлены в основном против нас.

Совершенно очевидно, что они постараются не снимать этот режим и после того, как чрезвычайная ситуация закончится. Думаю, они именно поэтому приняли закон, позволяющий откладывать выборы и референдумы в случае чрезвычайной ситуации. Это не значит, что они будут держать ЧС до 2021 года, хотя чёрт их знает. Но они могут принять решение о чрезвычайной ситуации прямо накануне выборов в Госдуму и отменить их. Хотя надо вспомнить, что для США и Соединённого Королевства даже Вторая мировая война не стала достаточным основанием, чтобы отказаться от выборов.

Но что делать нам? Я не вирусолог, которых сейчас развелось как собак нерезаных, и я не знаю, действуют ли принятые сейчас меры для борьбы с коронавирусом или нет. Здравый смысл говорит, что скорее действуют, поскольку весь мир делает ровно это. Италия, Турция, США, Китай – все страны, вне зависимости от их политической системы. Поэтому мне кажется, что в целом меры по карантину правильные и, если возможность соблюдать его есть, стоит его соблюдать. Меры можно критиковать за то, что они введены незаконно, но следовать им имеет смысл.

Однако есть ещё один момент, на который хочется обратить внимание: постоянно звучащие призывы отбросить все разногласия в такой тяжёлый момент и сплотиться. Я с этим категорически не согласен, так как не понимаю, с кем мне сплачиваться. Я не могу сплачиваться с Сечиным, получившим ещё несколько миллиардов долларов из бюджета на свои странные операции в Венесуэле. Я не могу сплачиваться с людьми, которые до сих пор держат в тюрьмах заключённых, сидящих за ненасильственные преступления, тем самым обрекая часть из них на смерть.

Я сейчас говорю даже не о тех, кто сидит потому, что его «заказали» конкуренты и которым подбросили наркотики, а о настоящих преступниках. Если человека приговорили на 2-3 года за ненасильственное преступление, то, оставляя его сейчас в тюрьме, мы с большой вероятностью обрекаем его на смерть. Все страны мира, от Ирландии до Судана, начали сейчас отпускать заключённых — на время, или на совсем, или условно-досрочно. А наши этого не делают. Наоборот, они запретили свидания и передачи, а также, по слухам, хотят отменить традиционную амнистию ко Дню Победы.

Кроме того, в тюрьмах держат политических заключённых. И я не очень понимаю, могу ли я сплачиваться с людьми, держащими в тюрьме Константина Котова и других несправедливо осуждённых. Сплачиваться с ними — всё равно что заключённым концлагеря сплачиваться с вертухаями. И я считаю, что, хотя в нынешних условиях нельзя проводить массовые мероприятия, всё, что можно проводить в плане политической агитации, проводить необходимо. Это совершенно не мешает соблюдению карантина. Надо понимать, что эпидемия рано или поздно пройдёт, а эти ребята разрушать страну продолжат, и перед теми из нас, кто эпидемию переживёт, останется задача послепутинского восстановления. Её никто у нас не заберёт.

Артём Козлюк, Роскомсвобода:

Власти Москвы планируют использовать разные технологические средства ля контроля над гражданами. Это могут быть видеокамеры, подключённые к системе распознавания лиц, которые массово закупали ещё до пандемии. Они уже стоят в турникетах в метро, в подъездах, на правительственных зданиях, в местах массовых скоплений граждан. Москва входит в топ городов по количеству камер, подключённых к такой системе, и сейчас её однозначно будут использовать. Якобы — для борьбы с коронавирусом, но на самом деле это ещё один предлог для дальнейшего развёртывания средств слежки за гражданами вне общественного контроля.

Также всплыли данные по приложению, которое якобы обяжут устанавливать больных людей, находящихся в режиме домашней самоизоляции. Но пока мы не можем оценить, как это будет сделано. Ещё не вышел указ, из которого стало бы ясно, кого обяжут это приложение установить, каким способом, на каких правовых основаниях. Теоретически такое приложение можно разработать.

Собственно, оно уже вышло, и его уже разобрали «по косточкам» программисты, выявив огромное количество спорных моментов в плане конфиденциальности данных. Например, выявлено, что команда-разработчик находится в Эстонии, а сами данные передаются по незашифрованному протоколу. Это вызывает множество вопросов относительно того, как те, кто будет собирать эти данные, не дадут им утечь на чёрный рынок. В общем, теоретически всё сделать возможно, вопрос в том, как и в каком масштабе это реализуют.

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Обращение лаконичное и определённое, и этим оно мне понравилось по сравнению с предыдущим, которое было «рыхлым». Но содержание этой определённости вызывает, мягко говоря, вопросы. С одной стороны, все полномочия передаются регионом и это в какой-то степени логично. Регионам виднее, страна огромная, президент заявил справедливо, и местным начальникам в Бурятии или в Хакасии понятнее, чем в Москве, что у них происходит. Но в нынешней ситуации, жёсткой и беспрецедентной, надо, чтобы центр брал на себя ответственность, а он со всей очевидностью отказывается это делать. И отказывается не потому, что руководство на местах компетентнее, а просо потому, что не хочет ответственности, не привык к ней.

И некоторые региональные начальники уже сделали для себя выводы. Например, Сергей Семёнович Собянин, который со всей очевидностью сейчас набирает очки, что может для него политически плохо кончиться. В Кремле не любят, когда кто-то набирает очки без «благословения». Но ситуация такая, что благословения не дождёшься, надо что-то делать и принимать какие-то решения.

Ещё один момент, вызывающий уже настоящую оторопь — очевидно, что нужно раздавать деньги людям и малому бизнесу. Это делает весь мир: Америка, Англия, Германия. Открывать «кубышку» и широким жестом сеятеля, горстями, раздавать. Это тот самый «чёрный день», для которого всё береглось, чернее некуда. В случае ядерной войны и столкновения с небесным телом деньги уже никому не понадобятся. А сейчас они нужны, но на них продолжают сидеть тяжёлым задом, хотя зад уже находится под большой угрозой. Потому что может произойти разорение малого бизнеса и последующее снижение покупательной способности населения. Об этом президент даже сказал, заявив, что «наша задача — добиться стабилизации доходов». Но за этим должна была последовать фраза «мы поможем», однако её не последовало, и помощь, скорее всего, тоже не последует.

А значит, после победы над вирусом, которая рано или поздно состоится, возможны очень сильные социальные потрясения. Но, кажется, это вообще в голову не берётся. Так что там было два минуса: нежелание брать на себя ответственность и нежелание помогать тем, кому нужна помощь.

Всё на круги своя после вируса точно не вернётся. Но пока мы не можем делать прогнозы относительно того, как всё поменяется. То, что и экономическая, и социальная, и политическая, и бытовая сферы нашей жизни поменяются — очевидно. Начиная с того, что больше не будет такого количества маленьких кафешек городских, и заканчивая высокой политикой. Но в какую сторону всё поменяется — пока сказать нельзя. С одной стороны, поменяется роль регионального начальства, с другой — кризисы такого рода ведут к усилению авторитарных тенденций. И что из этого возобладает, никто сказать не может. Но главное: мы обеднеем и обозлимся. А это приведёт к социальным последствиям.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Ситуация с коронавирусом и нефтяной шок не создали ничего нового. Они просто продемонстрировали традиционные приоритеты Владимира Путина в политике. Он никогда не берёт ответственность за что-либо плохое. Так было с Курском, так было с Бесланом. А там, где ожидается победа и лавры, он в первых рядах. Мы помним, как он стремительно прилетел с Олимпийских игр в день начала Грузинской войны и «оттёр» Дмитрия Анатольевича Медведева. Это свойственно всем лидерам – ещё Иосиф Сталин после начала Второй мировой войны, сказал: «Какую страну Ленин нам оставил, а мы её просрали». Не «я», а «мы». И ещё два года, до 43-го, документы подписывались не «И. Сталин», а «ставка Верховного командования».

Но до этого общественное мнение его особенность игнорировало и предпочитало Путина создавать. Существовал консенсусный интерес пропагандистских элит и общества, которые друг другу помогали. Людям же нужно во что-то верит. Поэтому они с той или иной степенью самообмана фокусировали свои ожидания на Владимире Владимировиче Путине, чем и объяснялся его тефлоновый рейтинг в течение многих лет. Но для начальников регионов это было давно понятно, они знали, что если всё будет плохо – разбираться будут они, а если хорошо – то центр. Это асимметрия отношений существовала уже 15 лет.

Так что нельзя сказать, будто бы вдруг сформировался какой-то федерализм. Проблема в другом – в голосовании. Выборы при Путине – это не процедура установления лояльности между властью и населением, а процесс урегулирования лояльности между Кремлём и региональными элитами. Центр не интересует, как живут люди в регионах, его интересуют вопросы контроля. Если контроль есть, то местный глава приносит в клюве нужные цифры, а как он их получает – Кремль не интересует. Кадыров вот сколько надо, столько и нарисует, и с точки зрения Кремля это правильно. Из Москвы нельзя контролировать, как живут чеченцы. Но раз цифры идут правильные – значит, всё в порядке.

Такая схема работает, пока у центра остаются силовые и финансовые ресурсы для контроля над региональными элитами. И раньше эти ресурсы были, благодаря тому, что они изымались из одних регионов, а потом перераспределялись в другие, так, чтобы никому не пришло в голову уйти в «сепаратное плаванье». Но сейчас у Кремля не осталось денег подкармливать регионы, а требования при этом он ужесточает. То же самое происходит и с малым бизнесом: все уходят в отпуск, а зарплату надо платить. Казалось бы, раз ты такой умный – денег дай, но денег он не даёт. И то, что получается, это не федерализм поневоле, а просто слабость центра, ведущая к полной атрофии власти.

И региональные начальники сейчас чувствуют себя, как еврей из советского анекдота, которому предложили возглавить публичный дом. Он сказал: «Я не согласен. Знаю, как будет – часть девушек вы пошлёте на повышение квалификацию, часть – на картошку, а я ложись и план выполняй». Но единственное, на что у них хватает ресурсов – что-то запретить, поэтому они радостно всё запрещают. А масок или аппаратов ИВЛ у них нет, и ждать их неоткуда.

В таких условиях голосование по поправкам приобретает новый смысл. Региональные элиты чувствуют себя ущемлёнными, но прямо сказать, что «король-то голый», они не могут. Зато они могут не очень убиваться по поводу финального результата, потому что они рассчитывают, что потом смогут сказать: «Извините, народ-то раздражённый, ничего не получилось». Раньше было социалистическое соревнование: кто больше принесёт, того в Кремле нежнее по головке погладят. А что будет сейчас – непонятно. Но это не обернётся всплеском федерализма, потому что у регионов нет реальных полномочий и денег. Центр забирает 60-65% налоговых отчислений себе, на оставшиеся средства особо не разгуляешься. Так что федерализм сейчас невозможен, только «бунт на коленях» против центра в рамках предстоящего всенародного голосования.

И что сейчас делать властям – непонятно. В мае проводить голосование нельзя, будет выглядеть, как насмешка над карантином. А до осени отложить – тоже плохо, так как за лето по людям ударят последствия борьбы с американским сланцем. Хорошо было бы просто всё отменить, но это уже не получится, для этого надо вводить чрезвычайное положение. 

Андрей Колесников, журналист:

У нас олигархический капитализм. Власть просто не понимает, что такое частный сектор, что такое рынок, что такое малое и среднее предпринимательство. Хотя эти люди «кормят» государство своими налогами, оно совершенно не оценивает их отношения как социальный контракт: вы платите налоги, а мы в трудную минуту вас поддержим. Государство понимает, что такое крупный бизнес, что такое мост в Крым и государственная магистраль. А всё остальное вторично.

Важнее накормить бюджетников, социальную базу власти, а бизнес, в сущности, брошен выживать самостоятельно. И такое понимание мира обуславливает действия власти: непоследовательные, с недостаточным финансированием падающего бизнеса и поддержанием потребительских настроений. Причина этого в том, что у нас госкапитализм, а государство устроено как олигархическая система.

И обратная сторона такого олигархического капитализма — неспособность нормально администрировать даже те меры, о которых выпущены нормативные акты. Государство просто перестаёт нормально работать, оно не функционирует. Это ещё одно проявление глобальной проблемы неэффективности государства, выстроенного по таким принципам.

Леонид Гозман, политик, президент движения «Союз правых сил»:

Обращает на себя внимание несколько вещей. Во-первых, полное нежелание или непонимание необходимости действовать в направлении помощи конкретным людям. Всё, что он сказал, помимо доплаты врачам, да и с ними сейчас начнутся споры о том, кого считать работающим на переднем крае, а кого нет, не касается непосредственной финансовой поддержки населения. Все налоговые послабления, которые он упомянул — не помощь, а рассрочка. Людям просто дают в долг, а помощи как не было, так и нет.

Во-вторых, сам факт выступления свидетельствует о том, что он либо сам понял, либо его люди его убедили, что дистанцирование сейчас предельно опасно. Дело даже не в том, как к нему относятся избиратели, а в том, как его видит его команда. Когда-то он действительно смог, неожиданно для многих, возглавить своё окружение, всех там выстраивать и контролировать. Но его явное дистанцирование и растерянность, с чем бы они ни были связаны, очень для Путина опасны, потому что его команда может решить, что лучше и без него. Чтобы это предотвратить, он провёл вчерашнее выступление, а до этого совещание со специалистами, когда он общался с директорами институтов. Так он хочет сказать: нет-нет, я здесь.

В-третьих, обращает на себя внимание его неадекватность. Когда директора институтов стали ему рассказывать, что он великий, разумным было бы прервать их и сказатт: спасибо, конечно, но давайте по делу, я вас позвал не для этого. Уровень подхалимажа был уже просто пародийным. Но он всё внимательно слушал. А вчерашние рассуждения о половцах и печенегах свидетельствуют, что он живёт в каком-то своё мире.

Наконец, есть ещё одна важная вещь, на которую, кажется, не обратили внимания: он сказал, что предприятия сами должны решать, работать им или нет. За несколько дней до этого он сам, лично, объявил нерабочие дни до 30 апреля включительно. Оставим в стороне вопрос того, что это незаконно и безответственно, но он это сделал. А вчера говорил так, будто бы этого объявления не было. То есть он либо забыл о своём объявлении, либо понимает, что его все проигнорировали.

Ещё несколько дней назад Собянин заявил, что в Москве работает 60 процентов предприятий. То есть президент объявил, что никто не работает, кроме городского жизнеобеспечения, а всё остальное нужно закрыть. А Собянин говорит: у нас 60 процентов работает. А вчера президент уже и сам сказал: решайте сами, кому работать, а кому нет. То есть он сам понимает, что на его приказы не обращают внимания. Президента в стране нет.

Николай Сванидзе, тележурналист, член Совета по правам человека при президенте РФ:

Если введён жёсткий карантин, то за его нарушение нужно штрафовать, с этим я согласен. Другой вопрос, что это должно делаться системно, а не произвольно. Нельзя одних штрафовать, а других – нет. Но в наших условиях так вряд ли получится: можно будет решить проблемы на месте, кто-то получит блатные пропуска, и в итоге одни станут расхаживать и разъезжать, а другим начнёт доставаться. Такое часто происходит: казалось бы, начинание правильное, но дьявол в деталях.

Система, которая развратилась, разжирела и расклеилась в свободное, мирное и сытое время просто не может собраться в критической ситуации. Всё остаётся тем же: и неуправляемость, и коррумпированность, и развинченность всех институтов, а иногда их практически полное отсутствие, существование только на бумаге. Мы видим, как центральная власть сейчас делегирует ответственность. Хочется сказать, что на места, но на деле – просто куда угодно, подальше от себя.

А как этой ответственностью распорядятся на местах? У губернаторов обязанности есть, а прав нет. Они, с одной стороны, должны решить проблему, а с другой стороны, боятся поднять голову. Потому что если проблему решать хорошо, то они получат слишком большой рейтинг, что привлечёт негативное внимание Кремля. Там не любят, когда кто-то становится слишком популярным. В эту ловушку рискует попасть Собянин. Так что хотелось бы верить в эффективность системы, потому что от этого зависят жизнь и благополучие нас всех, но я в нее не верю.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Для губернаторов их нынешняя независимость в целом обременительна. Они явно этого не ожидали. Губернатор сейчас — это «государев человек», многие из них раньше не имели отношения к своим регионам. Они ориентированы на карьеру на федеральном уровне. Многие губернаторы пришли с уровня замминистра, а если они отличатся, то их могут перевести в более богатую область или край или вернуть на федеральный уровень с повышением. А теперь им предстоит решать проблемы совершенно другого типа, чем они ожидали. Так что регионализацию я бы тут не преувеличивал. Она идёт, но нет лидеров, способных её возглавить.

Если мы посмотрим на процесс начала 90-х годов, то там были лидеры свои, местные, в основном из второго ряда региональной номенклатуры. Они почувствовали, что у них появился уникальный шанс, и многие этот шанс использовали. А сейчас идёт речь не о шансе, а сугубо вынужденных мерах.

Что касается действий Собянина, то его карантинные меры просто безальтернативны. Другого ничего в мире не придумали. Звучат иногда отсылки к опыту Великобритании, Нидерландов или Швеции. Но Великобритания и Нидерланды уже отказались от концепции всеобщего массового заражения ради приобретения стадного иммунитета – оказалось, что ни одна система здравоохранения это не выдержит. Шведы пока держатся за счёт своих традиций, сдержанности и самоорганизации. Но показатели у них более печальны, чем у остальных скандинавских стран, и уже звучат требования всё-таки ввести карантин.

Так что приходится принимать меры, которые не вызывают энтузиазма у граждан и выглядят непривычно. Возможность для замедления темпов эпидемии имеются, она уже замедлилась по сравнению с теми темпами, какие могли бы быть. Но достаточно посмотреть на то, как в той же Франции постепенно происходили ужесточения в силу недостаточного соблюдения требований карантина. Собянин просто идёт по тому же маршруту, который уже прошло руководство других крупных городов, ставших центрами пандемии.

Изменится ли статус Собянина после того, как это всё закончится, а это случится в достаточно короткие сроки, дискуссия идёт о том, на сколько недель раньше или позже. Если удастся сдержать пандемию, это пойдёт ему в плюс, но вряд ли приведёт к изменению его статуса на общенациональном уровне. Правила игры сейчас иные, чем в начале 90-х, и элита тоже иные.

Леонид Гозман, политик, президент движения «Союз правых сил»:

Как и большинство из нас, я не специалист. Но меры, похожие на московские, принимаются практически во всех странах. И трудно убедить себя в том, что все правительства мира неадекватны: и наше, и американское, и турецкое, и английское. Так что, исходя из здравого смысла, ограничения на перемещения необходимы.

Но дьявол в деталях. Почему с собаками гулять можно, а с детьми нельзя? Почему нельзя выйти с колясочкой из дома и гулять в пределах 100 метров от подъезда? Почему нельзя бегать? Люди, которые привыкли бегать, страдают от такой формы деятельности, более того, это отразится на их здоровье, они с большей вероятностью заболеют. Так что я готов подчиняться этим правилам, не потому что Собянин сказал, а потому что это меры, обеспечивающие безопасность меня и близких мне людей. Но мне кажется, что тут сильно не хватает разумности и серьёзных обоснований.

Кроме того, меня беспокоит то, что под сурдинку коронавируса власти решают свои политические задачи, а не добиваются нашей безопасности. И я практически уверен, что какие-то вещи, которые они сейчас ограничивают, останутся и после того, как пандемия пройдёт. Страна, в которой мы окажется после вируса, будет жёстче, более тоталитарной и менее свободной, чем до.

Андрей Колесников, журналист:

Никакие протесты в связи с ошибками властей невозможны. Протесты происходят тогда, когда для них есть какие-то политические стимулы. Глухое бытовое недовольство едва ли превратится в протест. Тем более что москвичи не приучены к тому, чтобы выражать своё раздражение выходом на улицу. Они будут недовольны, они будут писать в соцсетях, они могут выражать недовольство в частных разговорах, но это не выльется в политическое противостояние с мэрией.

Конечно, это может сказаться на популярности мэра и отношении к городским властям, да и к федеральным тоже, поскольку средний обыватель их не разделяет. Неаккуратные действия и глупость в обосновании собственных административных решений, несомненно, приведут к падению доверия к властям, уже довольно низкому. Но сами эмоции и рефлексия по поводу происходящего деполитизированы. Это разговоры о техническом бессилии власти, а не её политической несостоятельности. Так что оседлать эту волну не удастся никому из оппозиционных политиков.