Евгений Ясин, научный руководитель университета «Высшая школа экономики» (ВШЭ):

Переориентирование с Европы на Азию возможно, если речь идёт о том, чтобы потоки товаров, идущих на Запад, сокращались и направлялись на Восток, в первую очередь – в Китай, являющийся самым крупным и ёмким рынком, где есть спрос, в частности, на газ. Тем более естественно услышать такое предложение от Миллера. Но возможности такой переориентации очень ограничены. Ключевая группа товаров, на которые мы обмениваем наши природные ресурсы – готовая продукция, причём более высокого качества чем то, что поставляет Восток.

Тот же самый Китай – это, прежде всего, самые дешёвые товары, а они не пользуются наибольшим спросом в России. Мы от этой грани уже отошли, китайские товары у нас не преобладают, хотя сложно сказать, в каком состоянии находятся провинциальные рынки. Но в основном мы видим либо отечественную продукцию, либо европейскую. Так что совсем уйти от Европы мы не сможем. Кроме того, с точки зрения стоимости транспорта поставки выгодны в Европу, а не на Восток.

Так что как метод расширения рынков восточное направление вполне достойно, но как перемена ориентации и уход из Европы, которая «над нами издевается и считает нас ниже своего достоинства», — это просто глупо. Во-первых, Европа так не считает, во-вторых, нам это будет обходиться дороже. Хотя, конечно, политика в отношении поставок в Европу должна меняться.

На мой взгляд, необходимо с самого начала изменить наши отношения с Украиной, которая является нашим главным «мостом». Это – наш предпочитаемый партнёр, от которого мы тоже зависим, в частности, тем количеством газа, которое транспортируется по территории этой страны. Когда всё это строилось, мы были одним государством, но сейчас нам надо выстраивать отношения так, чтобы Украина пользовалась большими привилегиями в плане поставок газа, чем европейские страны. Должна произойти довольно основательная перестройка отношений.

Насколько это возможно – неясно. Потому что та политика, которую мы проводили в этом направлении, по крайней мере, с 2004 года – не умная. Она определялась ограниченными, краткосрочными мотивами, вопросами того, как выиграть краткосрочные политические преимущества с помощью экономическими факторов, и строилась вокруг предположения, что наше экономическое участие – вопрос жизни и смерти для этой страны. Но теперь мы понимаем, что это не так.

И сейчас говорят о разрыве всех отношений, о том, что мы не будем транспортировать газ через Украину, а они – о том, что не будут покупать его у нас. Это дурь, мелкая, политическая, двухсторонняя дурь. Если у нас произойдёт переориентация на Восток в ущерб взаимоотношений с Европой, в том числе – в части перестройки экономики и научно-технического сотрудничества, это приведёт к тому, что Россия будет больше и больше отставать.

Владимир Волков, экономический обозреватель:

В долгосрочной перспективе Газпром точно будет пытаться развивать азиатское направление. Но проблема в том, что для этого нужны большие инвестиции, нельзя переориентировать уже существующие месторождения, обслуживающие европейский рынок, на Восток, нужно разрабатывать новые месторождения, прокладывать трубы и так далее. Это если не говорить об СПГ, Ямальский проект может работать как на Европу, так и на Азию.

Но из Европы Газпром по собственной воле не уйдёт, компания, и в частности, сам Миллер, много раз заявляла, что Европа всегда будет для нее главным стратегическим рынком. А восточный вектор – это просто попытка диверсификации, причём пока что там больше слов, чем дела. Потому что азиатский, и в частности китайский рынок очень сложный, там большая конкуренция, по поводу первой трубы мы договаривались больше 10 лет, и вопрос цены до сих пор находится в подвешенном состоянии. Непонятно, какой будет спрос, все ждут, что он будет высокий, но существует много факторов, которые могут этому помешать. Так что пока это только планы, и попытка в очередной раз проговорить для европейских партнёров, что они – не единственные на свете, что есть Китай, куда мы хотим развернуться. Но этот разворот точно будет не быстрым и потребует от Газпрома огромных вложений, а сейчас этих денег у компании нет.

В какой-то степени это может быть и моральным давлением в связи с противодействием европейцев «Турецкому потоку». Понятно, что Газпром хочет запустить этот проект как можно быстрее, потому что рассчитывает в 19 году отказаться от украинской газотранспортной системы, о чём уже были сделаны заявления. Но чтобы перестать использовать Украину как страну-транзитёра, нужно построить альтернативную трубу. «Южный поток» на данном этапе отменён, в компании говорят, что окончательно, хотя лично я не был бы удивлён, если бы его в какой-то момент реанимировали. Но прямо сейчас актуален «Турецкий поток», который тоже сталкивается с некоторым противодействием со стороны Европы. И Миллер может пытаться унять это сопротивление своими заявлениями. Но рынок Европы никуда не денется, хотя если удастся реализовать восточный вектор – это будет хорошо. Но это – цель стратегическая и долгосрочная.

Причём Газпром будет идти к ней вне зависимости от политической ситуации. Разворот на Восток – шаг, который сделан не по конъюнктурным соображениям, хотя активизация действий со стороны России и Китая совпала с нынешним кризисом. Но мы смотрим на Китай уже давно, эта страна является вторым, после ЕС, крупнейшим торговым партнёром. И хотя сейчас товарооборот упал из-за девальвации и ряда других причин, цель довести его до 100 миллиардов в год есть. Это решение принято на уровне политического руководства, и оно никуда не денется, мы будем развивать отношения с Китаем, а также с другими азиатскими странами. Есть Вьетнам, куда недавно ездил Медведев, есть Япония, которая, несмотря на наличие вопроса спорной территории, всё равно проявляет к нам интерес. Нынешний премьер-министр этого государства даже говорил, что наладить отношения с Россией является одной из основных целей его премьерства, возможно – даже подписать мирный договор. Японский бизнес сюда приезжает, бизнес налаживается, хотя это не очень афишируется, как и в случае с Китаем.

Проблема в том, что мы пока не очень понимаем, как друг с другом работать. Из-за разницы менталитетов, из-за того, что нам незнакомы рынки друг друга, наконец из-за того, что мы говорим на очень отличающихся языках. В России очень мало людей, которые владеют китайским языком, а это очень важно. Тех, кто владеет русским в Китае, статистически много, но относительное количество таких людей также мизерно. В результате многое сводится к приграничной торговле и к закупке китайских товаров российскими фирмами.

Так что даже если предположить, что вдруг каким-то чудом политический кризис в отношениях России с Европой будет формально преодолён, мы продолжим развивать и в сторону Азии. Нет никакого противоречия в том, чтобы развивать оба вектора одновременно, так географически сложилось, что Россия находится между двумя очень крупными рынками. И одна из стратегических задач, которая стоит перед нами в рамках поиска места в мировой экономики в будущем – стать полноценным «мостом» между этими огромными экономическими полюсами, Китаем и ЕС. И надо ещё поработать над тем, чтобы нас воспринимали, например, как надёжный транспортный коридор.

Сейчас существует очень крупный китайский проект «Новый Великий Шёлковый Путь». Цель этого проекта – обслуживание экономических интересов Китая в торговле с Западом, и России жизненно необходимо в него включиться. Хотя изначально китайцы нарисовали маршруты в обход России. Причём одной из «точек входа» был Крым, ещё при Януковиче был подписан договор о строительстве на полуострове порта, развитии железных дорог и так далее. После вхождения Крыма в состав России планы у китайцев остались, но из-за санкции их реализация была приторможена. И теперь эти вопросы надо как-то улаживать.

России надо предлагать какие-то внятные, понятные вещи китайским партнёрам, чтобы они увидели для себя выгоду включить нашу страну в предполагаемый транспортный коридор. Пока что мы находимся на периферии, и не очень понятно, сможем ли из неё выйти. Но какие-то подвижки есть, например, желание китайцев строить высокоскоростную магистраль Москва-Казань, которая может стать этапом большого транспортного коридора Москва-Пекин. Нам необходимо привлекать в стану любой капитал, в том числе – и китайский, потому что у них огромные ресурсы, есть политическая воля с обеих сторон, отношения находятся на подъёме, и этим необходимо пользоваться. Потому что своих денег у нас нет, своих технологий тоже не много, наши ресурсы сильно ограничены по сравнению с азиатскими.

Но для этого нужно политическое решение. Не секрет, что ещё до недавнего времени китайские инвестиции в России завуалированно ограничивались, был некоторый страх перед китайским капиталом. И теперь этот страх надо преодолеть, а также сделать эти инвестиции безопасными для самого Китая. Потому что там не хотят из-за нас ссориться с США и как-либо подпадать под санкции. Но если всё получится, то Россия получит очень мощный мотор, роль страны-транзитёра, которая получает ренту. Для этого необходимо активно работать и нужны огромные средства.

И если на уровне правительств все вопросы будут решены, то частный бизнес подключится к выполнению таких проектов. В России правительство могло бы стимулировать такие действия, так как в противном случае может оказаться, что мы просто «сдали в концессию», как было в своё время с КВЖД, когда на территории Китая вокруг железной дороги была широкая полоса отчуждения, в которой находились русские города, вроде Харбина. И если мы не будем активно включать в работу свой бизнес, то нечто подобное может появиться и на нашей территории, транспортная артерия, живущая по китайским законам. Это тоже вариант, но он не желателен. 

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Эрдоган решает свою главную задачу в Сирии. Приоритетом для него является не смещение Асада, а не допустить создание курдской автономии. Этого же он в своё время добивался в Ираке. Страшный сон Анкары — появление курдского государства. Поэтому когда курдская автономия в Ираке объявила об отделении от Багдада, то турки поддержали шиитское правительство, а не своих единоверцев-курдов. То есть религиозный фактор тут отступает на второй план перед национальным. В результате сепаратистское движение в Ираке удалось пресечь, а курды потеряли часть территорий, занятых в ходе борьбы против запрещённого в России «Исламского государства».

Сейчас иракская тема отошла на второй план, и актуальной стало пресечение создания курдской автономии в Сирии. Первый шаг в этом направлении был сделан ещё в 2016 году в ходе операции «Щит Евфрата» в провинции Алеппо. Тогда Эрдоган впервые серьёзно договорился с Россией и Ираном. У них там были свои интересы, связанные с тем, чтобы вывести вооружённую оппозицию из Алеппо, и Эрдоган смог в решающий момент заставить протурецкие силы покинуть город. Там остались только радикальные группы, вроде также запрещённой в России ан-Нусры, с которыми разбирались уже Асад и его патроны: Россия и Иран. А Эрдоган получил возможность ввести свои войска на север этой провинции, не доходя до провинциального центра.

Но итоги этой операции для Турции оказались противоречивыми. Эрдогану удалось создать плацдарм и разрезать курдские территории, добившись того, что курды в провинции Африн превратились в анклав, отделённый от остальных областей, захваченных курдами. Но они сохранили контроль над большей частью территорий на турецко-сирийской границе, что делало новую операцию неизбежной. И теперь она началась. Эрдоган хочет получить контроль над Африном, поначалу своими силами, а потом — разместив там протурецкую вооружённую оппозицию. А дальше он пойдёт на провинции Алеппо ещё раз, но уже на город Марбидж, расположенный восточнее территорий, занятых турками в 2016-м году.

У России есть закреплённые ещё с советских времён отношения с курдами, но те сблизились с американцами во время борьбы с Саддамом Хусейном в Ираке. Американцы оказали содействие курдам при взятии Ракки на востоке Сирии, а потом — в продвижении на юг. В результате большие территории, которые раньше контролировал ИГИЛ и на которые претендовал Асад, были заняты курдами. Это вызвало в Москве довольно сильное неприятие. Соответственно Россия в настоящее время рассматривает курдов как недружественную силу, особенно если учесть, что курды в Африне не собирались подчиняться Асаду. Он для них — враг, так как хочет сохранить Сирию унитарной, как она была при его отце.

А раз курды взаимодействуют с американцами и не хотят подчиняться Асаду, то у России не было резонов их прикрывать. И поэтому перед наступлением Эрдогана Москва увела своих наблюдателей. Американцы, в свою очередь, маневрируют между курдами и Эрдоганом. И так как они помогли курдам сильно расширить свою территорию на востоке страны, то на Африн они закрыли глаза. В результате Турция оказалась в благоприятной ситуации, когда ей не мешают ни Россия, ни США.

Но есть проблема боеспособности собственной турецкой армии. Операция «Щит Евфрата» показала, что боеспособность оставляет желать лчшего. После попытки переворота в войсках прошли большие чистки, множество генералов и офицеров было уволено, и теперь стоит вопрос, насколько армия может решать серьёзные задачи. Если турки всё-таки возьмут Африн, то дальше им будет только сложнее, потому что их целью станет Марбидж, где американцы фактически прикрывают курдов. Есть и проблема Асада, который не может отказаться от проекта унитарной страны, чтобы не потерять поддержку собственной алавитской общины. И если протурецкая оппозиция, которая его ненавидит и требует отставки, укрепится в Африне, то это создаст ему проблемы в соседних регионах. Однако Россия даёт понять, что она не собирается поддерживать прямой конфликт с Эрдоганом.

Интересы России и Асада в Сирии близки, но не полностью идентичны. Москва очень хочет построить две ветки «Турецкого потока». Анкара только что дала согласие на строительство морской части, идущей в сторону ЕС. А для Москвы это важно, так как она хочет снизить влияние Украины на транзит, и спешит, так как надеется успеть к окончанию договора, который истекает в 2019 году. «Северный поток» сейчас подвис, и, хотя с «Южным» тоже есть проблемы, Россия тут заинтересована в близких отношениях с Турцией. Кроме того, турки позволяют России, Асаду и Ирану бороться с силами бывшей ан-Нусры, сменившей недавно название, в провинции Идлиб. Ещё одной территории, примыкающей к Алеппо. Но и в этой области остаются протурецкие оппозиционеры.

Получается война всех против всех и целая система закулисных договорённостей. Реального урегулирования не видно, интересы сторон очень разные. Де-факто Сирию разделяют на сферы влияния, и сейчас определяются их конкретные границы.