Оценка революции 1917 года как трагедии превалирует в церковном сообществе, однако серьезного разговора на тему, почему эта трагедия произошла, каковы уроки случившегося, не ведется — к таким выводам пришли авторы медиаисследования Аналитического центра S-t-o-l.com Алина Гарбузняк и Ольга Солодовникова (на фото ниже), презентация которого состоялась 26 июля в Meeting Point на Охотном ряду.  

Для исследования были выбраны такие православные СМИ, как телеканал «Спас» (программа «Консервативный клуб»), радио «Вера», Журнал Московской патриархии и журнал «Фома», интернет-ресурсы pravmir.ru, pravoslavie.ru, radonezh.ru, православные сегменты светских СМИ: «Слово пастыря» на Первом канале, статьи в «Российской газете» и «НГ-религии» (всего 148 текстов).

Среди причин революции чаще всего называют духовный кризис (оскудение веры и секуляризация общества) — 31%; идеализацию западной демократии (26%); социально-политический и экономический кризис и просчеты власти (по 13%); есть и экзотические — например, 2% считает, что всему виной отмена обязательной исповеди в армии. Однако дальше констатации дело, как правило, не идет, спикеры отделываются шаблонной фразой, не делая попытки раскрыть свою позицию.

Виновником произошедшей трагедии большинство видит интеллигенцию (32%); впрочем, 16% готово возложить ответственность на все общество и духовенство в том числе («наши отцы и деды, весь русский народ»); сторонниками теории заговора выступили 10% — они винят во всем внешние силы: масонские спецслужбы, мировые элиты, Германию, Англию, Америку и Европу в целом; 6% привычно списали все грехи на Петра Первого. Экзотическая ниша есть и тут: по 2% назвали главными виновниками великосветских дам и французских гувернанток.

К вопросу о том, следует ли признавать личную ответственность за революцию и ее кровавые последствия (напомним, что Преображенское братство в связи со 100-летием революции инициировало Акцию национального покаяния), отношение противоречивое. В одних и тех же СМИ можно встретить как призывы «соборно каяться», так и отвергнуть «доктрину коллективного покаяния». Важно отметить, подчеркивают авторы исследования, что мера одобрения конкретного призыва к покаянию обратно пропорциональна его конкретности: облекаться во вретище, плача о братоубийственной бойне, можно, а публично осуждать советский режим — нет. Здесь заметна очевидная поляризация церковных спикеров: положительное отношение к покаянию чаще всего высказывают священники РПЦЗ, белоэмигранты. Официальные представители РПЦ (например, митрополит Иларион — С.С.) — скорее отрицательное. Среди аргументов, почему покаяние не нужно, самые популярные: не надо воевать с прошлым; каяться не за что — мы переварили коммунизм; недопустимо спекулировать на трагедиях; это породит раскол. «Те, кто выступает против покаяния, предполагают, что это некоторый инструмент “покаять другого”, чтобы свести счеты, найти виноватых, прижать к стене», — отметила важный нюанс одна из авторов исследования журналист Ольга Солодовникова.

Какие действия нужно предпринять в свете 100-летия революции? Большинство, 34%, призывает к консолидации общества: необходимо достичь национального примирения, поддерживать единство российской нации, не допускать потрясений, укреплять государство. 19% видят выход в восстановлении благочестия и моральном росте народа. 8% полагают, что власть должна извлечь из прошлого урок: без Бога нет государства. И только 6% предлагают внятно осудить зверства и ложь.

Медиадискурс оперирует большими величинами, поэтому то и дело скатывается в мифологемы: «нет политики, есть только великая Россия — царская, имперская, советская, постсоветская, — она всегда одна и та же»; «между Николаем II и Сталиным больше общего, чем между царем и Керенским» («только большевики и монархисты не участвовали в свержении самодержавия»); «непрерывная национальная традиция была дважды разорвана (в 1917 и в 1991 гг.), наша задача — преодолеть этот разрыв; «русская духовная традиция оказалась сильнее коммунизма». И сейчас страна сталкивается с теми же вызовами, что в начале ХХ века: «сильная Россия никому не нужна»; «внешние силы раскачивают лодку, готовится новый переворот»; «развязана информационная война против России» и т.д. и т.п.

Увы, делают вывод авторы, у церкви нет своего взгляда на события 1917 года, она послушно следует за идеологией государственнического толка, все основные положения которой сформулированы властью.

Второе исследование, презентация которого также состоялась на круглом столе, «Церковь. Революция. Социальные сети», лишь подтвердило это: разговоры о страшной трагедии прошлого — риторический прием для призыва к повышенной лояльности в настоящем, приходит к заключению его автор, доцент РГГУ, РАНХиГС и старший научный сотрудник НИУ ВШЭ Виктория Мерзлякова.

Некоторые из участников круглого стола, впрочем, выразили сомнение в необходимости церковной версии прошлого. «Если возможен православный взгляд, тогда, наверное, возможен и исламский, и какой угодно еще», — высказал свою точку зрения руководитель научных исследований института «Диалог цивилизаций» Алексей Малашенко. Ему кажется, важнее понять, была ли революция неизбежной. Если это закономерный этап исторического развития, то правильно ли говорить о трагедии?

Зав. кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов согласен с тем, что никакой официальной церковной версии революционной истории нет. На протяжении всего периода существования христианства на Руси в людях не было воспитано христианское мировоззрение, которое только и может давать ответы на вызовы времени. «Нам требуется третье крещение Руси, хотя всем обычно хватало одного. Пока же большинству из нас присуще совершенно неприемлемое для христианина чувство безответственности. Мы все свои грехи умеем ловко оборачивать добродетелью. Какое уж тут покаяние…» — посетовал священник.

«Широкой дискуссии о последствиях революции и смысле национального покаяния за нее нет, потому что этот вопрос воспринимается исключительно как политический, как предмет политических спекуляций, между тем как это вопрос духовный, церковный, антропологический, и он требует обсуждения в церкви и обществе, среди людей, желающих понять смысл происшедшего и взять ответственность за него», – считает ректор Свято-Филаретовского института священник Георгий Кочетков.

Религиовед Сергей Филатов, руководитель проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России», подтвердил, что в головах у людей полная неразбериха: «Нравится все — и Сергей Радонежский, и Павка Корчагин. Если у кого-то возникнет идея поставить в качестве символа примирения совместный памятник, скажем, Врангелю и Ежову — и это сойдет».

Проректор Свято-Филаретовского института Дмитрий Гасак считает, что, когда говорят о церкви, не очень понятно, о каком субъекте идет речь. «Что вообще такое церковная общность? Церковь не представляет собой общественной силы, поскольку это всячески пресекается — вспомним судьбу священников Александра Меня и Павла Адельгейма, которые были центрами объединения», — сказал он.

Ответственный редактор Журнала Московской патриархии Евгений Стрельчик признает наличие этой проблемы: в преддверии 100-летия революции он опросил десяток церковных историков с предложением вести в журнале посвященную теме рубрику — не согласился ни один. «И теперь каждый материал дается кровью», — пожаловался он.

Впрочем, наличие какой-никакой дискуссии в церковной среде по поводу сложнейшего революционного периода все-таки дает основания для надежды, пришли к общему мнению участники круглого стола. «И то, что звучат разные точки зрения, — это хорошо, — подчеркнул протоиерей Георгий Митрофанов, — потому что чем более разные подходы будут предлагаться, тем скорее можно рассчитывать на то, что мы все-таки сможем разобраться объективно и по существу».

Иллюстрации: сайт https://psmb.ru