Сергей Цыпляев, президент фонда «Республика» (Republica):

На каждом испытании ядерного оружия в Корее мощность взрыва возрастает. Сейчас она подбирается к сотне килотонн, и это уже серьёзный боеприпас. Идут дискуссии о том, является ли это водородной бомбой или обычной ядерной бомбой с тяжёлыми элементами. Ясного ответа нет, но стоит исходить из того, что корейцы действительно испытали термоядерное оружие. Это означает, что КНДР шаг за шагом приближается к успеху сразу по двум позициям: созданию мощных боеприпасов и эффективных средств доставки, так как параллельно происходит разворачивание ракетной программы. И возникает вопрос, как на это реагировать?

Россия тут оказывается в двойственной позиции. С одной стороны, мы обеспокоены тем, что происходит в Северной Корее, насколько режим там управляем и не приведёт ли это к глобальному развитию конфликта, в который, как в Первую Мировую, будут втянуты все вокруг. Кроме того, Россия, как и СССР, всегда поддерживала программу нераспространения ядерного оружия в любых формах. Это был краеугольный камень нашей внешней политики и основной фундамент в отношениях с США.

Но в то же время возникает сложная дилемма, поскольку мы сейчас выступает за неограниченный суверенитет, осуждая любые вмешательства международных структур во внутренние дела государств. И встаёт вопрос, стоит ли нам и дальше ждать, чем это закончится, надеясь на санкционное давление? Потому что мировое сообщество рано или поздно встанет перед жутким выбором: мы либо и дальше накапливаем риски, либо пытаемся остановить развитие ситуации, пока не стало слишком поздно. Но это противоречит тому подходу, который мы поддерживаем. Сейчас звучат очень красивые заявление и с нашей стороны, и со стороны наших соседей: «Давайте сядем за стол переговоров, давайте обсудим». Но происходящее демонстрирует, что переговоры бесполезны. Очередное ядерное испытание является красноречивым ответом Ким Чен Ына — разговаривать он готов только с позиции ядерной державы.

Это та же проблема, с которой мы сталкиваемся в Мьянме. С одной стороны, есть факты, подтверждающие, что там происходит геноцид части населения, и есть концепция гуманитарной интервенции, поддерживаемая ООН. Но это вступает в противоречие с нашей позицией поддержки абсолютного суверенитета.

Владимир Дворкин, генерал-майор в отставке, бывший начальник 4-го ЦНИИ Министерства обороны:

Всё время меняются оценки этого события, сейчас, например, хотят создать трибунал. И не учитывают того обстоятельства, что с решением о бомбардировке было связано два момента. Во-первых, желание посмотреть на результат и показать всему миру, в первую очередь Советскому Союзу, что у США существует такое мощное оружие. А во-вторых, стремление избежать колоссальных потерь среди американских солдат, которых пришлось бы принести в жертву в случае необходимости оккупировать японские острова.

Николай Сванидзе, тележурналист:

Это было совершенно другое время и совершенно другая ситуация. Ещё никто не понимал, что такое ядерная бомба, люди играли с ней, как младенец с огнём, не осознавая, какой мощи оружие они изобрели. И как у ребёнка есть соблазн сунуть пальчик в огонь, так и в этом случае было искушение попробовать, а чего эта штука стоит.

Тем более что шла война. И в Белом доме, в мемориальном кабинете Трумэна, до сих пор можно увидеть бумаги, которые ему тогда клали на стол. В них идёт расклад числа жертв с американской и японской стороны в случае сброса атомной бомбы и в случае, если она сброшена не будет и война продлится ещё какое-то время. Неизвестно, в каком случае потерь было бы больше, судя по этим бумагам — при продолжении войны. Потому что конвенциональным оружием во Вторую мировую было уничтожено несколько десятков миллионов человек, без всякой атомной бомбы.

Тем не менее, это была страшная трагедия, причём трагедия не только японского народа, а общечеловеческая. Но, хотя заслуги Гарри Трумэна в этом нет, именно эта трагедия во многом послужила прививкой от использования ядерного оружия. Наличие атомного оружия в ходе очень продолжительного противостояния между советским блоком и западным сдерживало стороны от превращения холодной войны в «горячую». Бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, показали человечеству, что это рубеж, который переходить нельзя.

Поэтому сегодняшняя годовщина — двоякая. С одной стороны, это память о трагедии, страшной трагедии. Но, с другой стороны, бомба объективно сыграла роль «прививки». И делать из этого шоу и грозить кому-то военным трибуналом… Конечно, нельзя в данном контексте употреблять слово «смешно», потому что сам контекст очень серьёзный. Но сами по себе такие угрозы совершенно конъюнктурные и, понятно, с чем связаны.

Алексей Арбатов, политолог:

Северная Корея опять осознанно обострила отношения, для того чтобы решить свои внутренние проблемы. Видимо, в политической верхушке там идут «разборки» между представителями отдельных кланов, а сам режим начал «разбалтываться» по мере того, как негласно допустили частное предпринимательство и производство, мелкую торговлю. Понятно, что из-за таких перемен монолитный тоталитарный строй начинает расшатываться. И чтобы его укрепить, необходимо периодически устраивать подобные кризисы для сплочения и, под предлогом военной угрозы, консолидации населения. Это происходит уже не в первый раз.

Параллели можно проводить любые, но то, что происходит сейчас в России и в Северной Корее — разные ситуации в разных странах с разным строем. Конечно, определённая часть элит в России пользуется напряжённостью как предлогом для того, чтобы «завинтить гайки» и усилить борьбу с тем, чего они панически боятся — с «русским майданом». Хотя, на мой взгляд, такое развитие событий совершенно невозможно. Но страх, вызванный самозапугиванием, заставляет идти по пути консолидации общества со ссылкой на внешнюю угрозу. Это дежурный инструмент. Но Россия и Северная Корея всё-таки страны совершенно разного порядка.

Константин Асмолов, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН:

Это обострение примерно такого же уровня, как обострения 2010 и 2013 годов, которые закончились ничем. Важный момент заключается в том, что стороны действительно пытаются договариваться. Если бы какая-то из них хотела другого, то вместо долгих переговоров, продолжающихся более суток, они сразу выдвинули бы невыполнимые требования, а потом хлопнули дверью со словами «смотрите, мы сделали всё, чтобы диалог состоялся, но эти негодяи были настолько недоговороспособны, что у нас не остаётся другого выхода, кроме как бомбить». Пока что этого не происходит, несмотря на то, что и та, и другая сторона активно нагнетают обстановку, готовятся к плану «Б» и бряцают оружием.

Понятно, что у этого конфликта нет прямого выгодоприобретателя, и даже если рассматривать версию провокаций, то это не Пхеньян, не Сеул и не Вашингтон, а определённые круги в южнокорейском генералитете. Можно представить себе простую ситуацию, безотносительно того, об армии какой страны идёт речь. У вас случился очень неприятный инцидент: два солдата на границе подорвались на мине и стали пожизненными инвалидами. Более того, в прессу уже просочилась информация, что они не были экипированы должным образом и были без миноискателей. И в корейской, и в российской, и в любой другой армии такое — повод для серьёзного служебного расследования. А теперь посмотрим с точки зрения потенциальной жертвы этого расследования: не удобнее ли будет списать проблему не на внутреннее разгильдяйство, а на происки врага?

Можно вспомнить, что инцидент на демилитаризованной зоне произошёл 4 августа. Представители местного командования сразу же сказали о непричастности КНДР к взрыву. А затем, только неделю спустя, 10 августа, Следственная комиссия заявляет, что Северная Корея причастна и в качестве улики демонстрирует кусочки разорвавшейся мины, которые теоретически должны были быть обнаружены сразу.

Так что если происходящее действительно превратится во что-то серьёзное, то это станет грустным и печальным примерам того, как рядовая попытка чиновников прикрыть свои задницы и перевести стрелки на врага привела к обострению противостояния. Потому что в ситуации, когда все стороны уже накрутили себя заявлениями в духе «мы не будем отступать» и «на любую провокацию мы будем отвечать немедленно», прийти к диалогу существенно сложнее.

Каждый подобный конфликт чуть-чуть повышает вероятность того, что «при раскачивании» лодка перевернётся. Взаимная демонизация ведёт к тому, что действия как одной, так и другой стороны трактуются наименее благоприятным образом. Что было с этим так называемым артобстрелом? Если бы у южан были серьёзные доказательства, они бы их сразу предъявили. А пока всё выглядит так: Сеул заявляет, что их разведка засекла факт стрельбы с северокорейской территории, были слышны три выстрела, но мы даже не знаем, куда всё улетело, а в качестве примера четвёртого предъявляем пулю из КПВТ. Это не совсем коррелирует с фразой «Северная Корея обстреляла Южную».

Алексей Арбатов, политолог:

США ликвидирует своё химическое оружие так же, как и Россия, правда, с опозданием по срокам, которое, впрочем, есть и у нас. Россия в этом отношении немного опережает, но не надо забывать, что американцы нам очень помогали в финансовом отношении. А мы им – нет, и хотя их запасы были меньше, сейчас они отстают. Но биологические и химические атаки со стороны Соединённых Штатов – это либо чисто теоретические предположения, либо они основаны на секретных данных, которыми я не располагаю. Я не читал, не слышал и не знаю ничего, что позволяло бы предполагать подобную угрозу.

Но разговоры об этом на официальном уровне, конечно, могут обострить обстановку. Американцы выступят с опровержением и приведут все факты предполагаемых нарушений, например, Конвенции о ликвидации биологического оружия 1972 года со стороны России, а до неё – СССР, которые они уже неоднократно приводили. В долгу они не останутся.

Всё это может быть связано с тем, что движение в сторону сотрудничества между Россией и США имеет немало противников, есть и попятные шаги, направленные на сохранение напряжённости. У нас много чего официально говорится со ссылками на американскую политику, хотя в их официальных заявлениях никаких подобных идей не прослеживается. Возможно, российское руководство обладает какой-то секретной информацией, недоступной общественности. 

Сергей Цыпляев, президент Фонда «Республика» (Republica):

Любые заявления, звучащие из Северной Кореи, надо многократно проверять и перепроверять. Потому что уже были прецеденты, когда КНДР устраивала запуск искусственного спутника, по имеющимся данным, пуск не получился, на орбиту не было выведено ничего — но всё северокорейское население слышало по радио музыку, которую, как им объяснили, транслировали со спутника. И утверждение о создании водородной бомбы так же может быть блефом, а не реальным достижением.

Но отмахиваться от этого полностью нельзя. Создание что ядерной, что водородной бомбы не супертехнологичная задача, как только становится понятно, как это делать, повторить могут многие. Это похоже на ракетную технологию: после того как становится ясен принцип, воспроизводить процесс не сложно.

Мощность водородной бомбы существенно больше, чем ядерной. Но дело не только в бомбах, важны ещё и средства доставки. Пока с этим у КНДР ситуация была не лучшая, хотя кое-что есть. В любом случае, положение становится всё более неустойчивым и рискованным, потому что никто сегодня не может отнести северокорейский режим к ответственным режимам. Возможно, ситуация будет теперь развиваться так же, как с Россией и Китаем: всё будет отслеживаться, страну обложат соответствующими санкциями и станут смотреть, пока режим не войдёт в естественную трансформацию. Этот процесс не за горами.