Наблюдая за деятельностью своего предшественника сначала издали, а потом постепенно приближаясь к трону, Путин твердо усвоил, что высокие рейтинги – вещь зыбкая и преходящая, что не только на них зиждется власть. Для выработки, а затем и реализации курса практической политики требовалась команда. Ее формированием он начал заниматься, находясь еще на подступах к президентству. «Путин благодаря своей восприимчивости легко входит в любую систему людей, даже в совершенно новых для него условиях, – пишет один из его биографов. – У него очень хорошо развита интуиция, которую он использует в ходе подковерных игр». В интуиции, как и владении технологией подковерных игр, Путину действительно отказать нельзя. Проходя по ступеням своей карьеры (КГБ, в особенности его разведывательные подразделения, где он профессионально занимался вербовкой агентуры, Ленинградский университет с его сетью международных связей, команда Собчака, работая в которой он курировал широкий круг вопросов, стал доверенным лицом председателя Ленсовета и одного из лидеров МДГ, а под конец первым заместителем губернатора), он приблизился к вершине властной иерархии северной столицы.

Возглавив затем Управление делами и Контрольное управление президента и, наконец, много знающую ФСБ, Путин выделял и запоминал людей, способных и лояльных, которые станут ему полезны. Вытаскивая их впоследствии, как карты из колоды, и включая в собственную команду, он в отличие от Горбачева и Ельцина редко ошибался в пригодных для него людях. Став президентом, он начинал не с нуля. Придя в Кремль, он нашел там уже продвинутых или дожидавшихся своего часа несколько десятков проверенных людей: ближний круг особо доверенных лиц, друзей и соратников. Конечно, со временем команда эта будет расширяться и корректироваться. Но возможности Путина были несопоставимы с тем, чем располагали его предшественники.

Горбачев, встав у руля, получил высший эшелон власти (тогда – политбюро плюс секретари и верхушка аппарата ЦК КПСС) в наследство от своих предшественников и катастрофически долго вынужден был почти вслепую заниматься его переформатированием. В своей кадровой политике Ельцин, действительно начав с нуля, методом проб и ошибок находил и отбирал людей разных убеждений, достоинств и способностей, которых в поле его зрения выносили волны общественных движений, лифты перестройки и постперестройки. Правда, он был ограничен в своем выборе противостоявшими силами и не зависевшими от него обстоятельствами.

Ситуация, которую застал Путин, в этом отношении была более пластичной. В кадровой политике он мог, после парламентских выборов 1999 г. уже не встречая противодействия, рекрутировать известных ему людей, проявивших себя в армии, спецслужбах, в президентской администрации и в общественной жизни Питера, причем многие из них представляли не одну, а две или даже три среды. Так были очерчены круги, из которых в основном станут заполняться и другие эшелоны власти и управления: руководители министерств и ведомств, палат парламента, силовых структур, госкорпораций, главы и представители федеральной власти в регионах. Прежние сотоварищи – «друзья» по дачному кооперативу «Озеро» заняли позиции в особо прибыльном бизнесе. При номинально одном и том же конституционном устройстве центр, в котором принимаются важные стратегические решения, довольно скоро переместился из зоны доминирования политической («Семья») и экономической («олигархи») элиты в сферу политической и силовой (по роду нынешней или прошлой службы) верхушки.

Сколь значимы были различия между ельцинской и путинской элитами, мы узнаем из исследования О. Крыштановской. Ельцинская элита была очень разной по происхождению. Характерно, что более половины (52,5%) имели ученые степени и звания, а выходцы из военной и чекистской среды составляли лишь 11,2%. При Путине же силовой когорте принадлежало 58,3% постов в государственном руководстве, в том числе 32,8% – в правительстве. Через несколько лет только люди, делавшие карьеру в КГБ и службах, созданных на его базе (разведка, служба охраны и т.п.), составляли 37,3% руководящих сотрудников администрации президента и аппарата Совбеза и 22,1% среди министров и иных руководителей правительственных служб. Чекисты получили посты министров в военном ведомстве, ФСБ, МВД, первых заместителей и заместителей министров в МИД, а также в гражданских министерствах, стали губернаторами ряда субъектов Федерации и представителями президента в федеральных округах.

Клановые связи между этими людьми сохраняются и при переходе на другую работу. Особенности службы в секретных органах, принятые в них приемы работы, субординация, личностные отношения накладывают серьезный отпечаток на менталитет и «государственнические» предпочтения этих людей, закрепляют корпоративную солидарность, как и соперничество по поводу того, кто может наилучшим образом решать поставленные задачи. М. Афанасьев, исследовавший в 2008 г. запрос различных элитных групп на новый, более либеральный курс (и оценивший его, на мой взгляд, несколько преувеличенно оптимистично), пришел к заключению, что “чекисты” – главные бенефициары сложившегося в 2000-е годы режима – ...единственная элитная группа, где “партия старого курса” абсолютно доминирует». О том, как чекистам видится их роль в недавнем прошлом и как они видят свое назначение в настоящем, с подкупающей откровенностью рассказал В. Черкеcов, соученик Путина по юрфаку ЛГУ. В условиях «полномасштабной катастрофы», которая постигла страну в начале 1990-х годов, утверждал он, государственную систему начало собирать заново «сообщество людей, выбравших в советскую эпоху в качестве профессии защиту государственной безопасности». Оно-то и оказалось, при всей неоднородности и внутренних противоречиях, «наиболее консолидированным, наименее рыхлым». «Падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за этот самый “чекистский” крюк... Мы помогли в конце концов удержать страну от окончательного падения. В этом один из смыслов эпохи Путина, в этом историческая заслуга президента России».

Черкесов нарисовал далее три сценария дальнейшего развития и выбрал из них «не лучший, но совместимый с жизнью» – «достроить корпорацию и обеспечить с ее помощью долговременную стабильность». Поскольку «нормальное гражданское общество» пока нереально, настаивал автор, только «чекистское» сообщество, очистившись от предателей и «скурвившихся», но сохранив свои «системные свойства», должно продолжить собирание системы.

Виктор Черкесов, надо полагать, вынес на открытую дискуссию то, что обсуждают «корпоранты» меж собой. Однако именно в том, каковы «свойства», вынесенные из социального и профессионального опыта спецслужб, какую систему эти люди стали воссоздавать, сохранив и упрочив централизующую роль в государстве и обществе, – гвоздь вопроса. От естественного для людей из любой государственной структуры стремления обеспечить себе оптимальные условия и от представления, что таким образом гарантируются высшие интересы общества, до избыточного самоутверждения в социальной среде – один шаг. Интересам общества отвечает, конечно, не возложение на спецслужбы задач социетального масштаба, а направление их активности в очень жестко очерченные рамки, создание надежного заслона на пути их превращения в субъект общественно-политической жизни и инструмент всеобъемлющего контроля над обществом, что исключает их гипертрофированную роль в государстве.

На деле как раз инфильтрация выходцев из спецслужб в государственные органы во многом определила дальнейшее политическое развитие страны. В первые годы правления Путина важные позиции во власти, в том числе на двух ключевых государственных постах, сохраняли назначенцы Ельцина: правительство до 2004 г. возглавлял М. Касьянов, президентскую администрацию до 2003 г. – А. Волошин. Так вначале была обозначена преемственность власти. Было бы, однако, серьезным упрощением сводить тому объяснения к выполнению обязательств, взятых Путиным перед «Семьей». Первыми лицами в экономический блок правительства, в госкорпорации пришли люди, уже освоившие опыт рыночной экономики, некоторые из них (А. Кудрин, С. Игнатьев и др.) поработали в команде Гайдара. Все эти назначения показывают, что эклектику программных речей Путина не следует интерпретировать лишь как предвыборный маневр. К продолжению рыночных преобразований (какой создавался рынок – иной вопрос), равно как и к соединению своей власти с приобретением лакомых кусков собственности, Путин и его команда относились серьезно. А для того и другого требовались профессионалы соответствующего профиля: для первого – рыночники, для второго – силовики и стряпчие.

 Экономическая ситуация в стране в начале президентства Путина принципиально отличалась от условий, в которых пришлось прокладывать путь Ельцину и Гайдару. Во-первых, взлет мировых цен на энергоносители – основной экспортный продукт России – обеспечил бездефицитный бюджет, систематическое, год от года улучшение материальных условий существования больших групп населения и позволил начать формирование «подушки безопасности» – резервных фондов, которые помогут стране сравнительно легко перенести удары экономического кризиса, который разразится в конце десятилетия. Во-вторых, задаром доставшиеся новым управителям ресурсы позволили им заключить с обществом неформальный социальный контракт: умеренное, но устойчивое повышение уровня жизни в обмен на лояльность и уход масс из политики. В-третьих, были достроены и опробованы некоторые конструкции рыночной экономики и на хозяйственной арене обосновалась многочисленная когорта людей, познакомившихся с правилами игры на деформированном рынке и готовых в них участвовать. Рядом с ними устоялось немалое число пришедших еще из 1990-х годов рейдеров, мошенников и коррумпантов, эти правила грубо искажающих в свою пользу и тем легче контролируемых при желании властями. Насколько удалось эти условия обратить в пользу «курса продолжения реформ»?

Еще на подходе к президентству в декабре 1999 г. Путин учредил Центр стратегических разработок (ЦСР), которому было поручено готовить стратегический план развития России на долгосрочную перспективу. Во главе Центра был поставлен Герман Греф. Юрист по образованию, он поступил в 1990 г. в аспирантуру ЛГУ, познакомился с Собчаком и Путиным и прошел затем путь от юрисконсульта одного из экономических комитетов администрации Петергофа до вице-губернатора и председателя Комитета управления государственным имуществом Петербурга. В 1998 г. он последовал за Путиным в Москву. В ЦСР была привлечена группа экономистов-рыночников. Центр опирался на разработки ряда научно-исследовательских учреждений, и прежде всего Института экономики переходного периода, директором которого был Е. Гайдар. ЦСР, его глава и его работа во время президентской кампании Путина, которую он обеспечивал аналитическими разработками, оказались в центре общественного внимания. К июню 2000 г. был подготовлен и «одобрен в основном» на заседании нового правительства обширный документ под названием «Основные направления социальноэкономической политики правительства РФ на долгосрочную перспективу». Малоизвестный дотоле Греф был назначен министром экономического развития и торговли. В этом можно было усмотреть особое расположение нового президента и надежду на хорошие перспективы для программы. Программа была комплексной и в меру либеральной. В ней предусматривалось уменьшение роли государства в экономике, ограничение его перераспределительной функции и проведение реформ, формирующих современные рыночные институты. В порядок дня были поставлены реформы, которые прежде блокировались в Думе, когда у правительства не было большинства: налоговая, пенсионная, трудовых отношений, жилищная, земельная, административная, федеративных отношений и местного самоуправления... Могло показаться, что новая власть, вышедшая наконец на бездефицитный бюджет, опирающаяся на парламентское большинство и высокий рейтинг у населения, сможет реализовать намеченные рыночные преобразования. Этого, однако, не произошло. Программа Грефа не получила статуса официально утвержденного документа и вскоре была снята с общественного обсуждения. Она, как и ряд выдвинутых вслед за тем броских лозунгов: удвоить ВВП за 10 лет, догнать по душевому производству Португалию (кстати, одну из самых низкодоходных стран в Западной Европе) и др., – были преданы забвению. Некоторые реформы были проведены, но в урезанном виде, другие захлебнулись и были свернуты, к третьим даже не приступали. Раздел о реформе государства вообще был изъят из версии проекта, представленной правительству.

Десять лет спустя М. Дмитриев, сменивший Грефа на посту президента ЦСР, подвел итоги выполнения заявленных в программе мер и приближения к зафиксированным в ней целям. Согласно его данным, реформы, направленные на модернизацию экономики, были выполнены на 35–40%, в социальной сфере – на 30%, в работе госаппарата и власти – на 20%. Из 10 глобальных целей достичь удалось трех, и во всех случаях результаты проистекали из обстоятельств, слабо связанных с государственной политикой: увеличение ВВП, повышение уровня жизни населения и поддержание платежеспособности государства. Основа всех этих достижений – экспортно-сырьевая ориентация хозяйства и высокие цены мирового рынка на энергоносители – остается зыбкой. Негарантированными в итоге оказались права собственности, не возник полноценный механизм рыночной конкуренции, не удалось преодолеть монополизацию рынков и сформировать необходимые институты рыночной экономики, в частности финансовые учреждения, способные аккумулировать сбережения и направлять их в производство. Не была учреждена независимая судебная система. Не создано эффективное местное самоуправление и многое другое.

Означает ли все это, что заказчики программы получили в итоге не тот интеллектуальный продукт, на который они рассчитывали? И что программа Грефа изначально была предназначена не для исполнения, а для утехи отечественных и зарубежных либералов? Это было бы упрощением. Более вероятно, что новым правителям России еще не были ясны очертания курса социально-экономической политики, когда Греф и его сотрудники приступили к разработке программы. Они, конечно, предпочли бы иметь эффективную, модернизированную экономику и время от времени заявляют об этом до сих пор. Но к рычагам власти поднялись новые когорты правящего класса, заинтересованные прежде всего в переделе собственности нерыночными методами, в получении административной ренты, в таком переформатировании отношений государства и бизнеса, при котором центральное место занимает не предприниматель, не олигарх, а чиновник. И само продвижение в олигархи – «капитаны бизнеса» (и низвержение из их рядов) определяет не игра рыночных сил, а решения, которые принимаются в кабинетах высшей бюрократии. Решения произвольные и закрытые от общественного контроля. Для достижения этих главных целей (а не надуманного соревнования с Португалией и т.п.) правящая группировка в первую очередь занялась укреплением силовой составляющей новой власти. Отказаться от проведения модернизационных реформ было тем легче, что рост цен на нефть на мировом рынке и доступ к дешевым зарубежным кредитам делали их менее актуальными.

Фото: Matthias Schrader/АР/ТАСС