ООО «Издательство АСТ» 2017. и Издательство CORPUS выпустили в продажу прекрасную книгу «Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира». Ее автор - Ниал Фергюсон. ЕЖ предлагает вниманию читателей дайджест этой книги – цитаты важных мест произведения. Дайджест предназначен для некоммерческого использования в просветительских целях и в качестве рекламы основного произведения.
Нет «будущего» - есть лишь «будущие».
(Из предисловия к британскому изданию).
Предыдущие полтысячелетия Запад обладал неоспоримым преимуществом. Разрыв в доходах Запада и Китая начал проявляться уже после 1600 года и расширялся, по крайней мере, до 70-х годов ХХ века. С тех пор он удивительно быстро сокращается. Финансовый кризис побуждает меня сформулировать вопрос: есть ли предел могуществу Запада? Стр.13.
Существуют различные интерпретации истории, и ни одна из них не является единственно верной. А вот прошлое у нас одно, и без него невозможно понять настоящее, а также будущее. Тому есть две причины. Во-первых, нынешнее население мира составляет около 7% когда либо живших на планете людей. Иными словами, мёртвые превосходят живых в пропорции 14:1, и опасно игнорировать их опыт. Во-вторых, прошлое – единственный надёжный источник знаний о мимолётном настоящем и многочисленных сценариях будущего, лишь один из которых реализуется. Стр.14.
Это практическая проблема нашего времени, и я хочу, чтобы моя книга стала справочником лесника: ведь в этих зарослях множество тигров. Стр.17.
Французский историк и государственный деятель Франсуа Гизо сказал, что историю следует рассматривать «только как собрание материалов, подобранных для великой истории цивилизации рода человеческого». Стр.22.
Каковы те средства…, что делают европейцев такими могущественными?
(Предисловие)
Цивилизации – отчасти практические ответы на вызовы окружающей среды – потребности в пище, защите, - но не только. В их основе лежит культурная, религиозная и языковая (нередко, но не всегда) общность. Цивилизаций не так уж много, но и немало. Мэттью Мелко насчитал целых 12: 7 уже погибли (месопотамская, египетская, критская, античная, византийская, мезоамериканская, андская), а пять ещё нет (китайская, японская, индийская, исламская, западная). Самое удивительное здесь то, что цивилизации, несмотря на влияние извне, остаются верны себе очень долгое время. Стр.33.
Фернан Бродель заметил, что «жизнь цивилизации является самой долгой историей из всех…. Цивилизации проходят сквозь политические, социальные, экономические и даже идеологические потрясения, которые они сами подчас деятельно навлекают на себя».
Если бы можно было вернуться в 1411 год и совершить кругосветное путешествие, нас, вероятно, сильнее всего впечатлило бы качество жизни на Востоке.
Напротив, западная Европа в 1411 году поразила бы нас. То было убогое захолустье, с трудом оправлявшееся от чумы (Чёрная смерть в 1347-1351 годах выкосила почти половину населения), измученное антисанитарией и терзаемое войной, которая казалась бесконечной.
К концу нашего кругосветного путешествия мысль о том, что Запад будет владычествовать над остальным миром следующие 500 лет, показалась бы очень странной. И все же это произошло.
К 1913 году 11 западных империй контролировали почти 3/5 суши и населения и около ¾ (75%) мирового пространства. Стр.34-35.
К 1990 году средний американец был в 73 раза богаче среднего китайца.
Большая часть мира теперь интегрирована в западную экономическую систему, в которой (как и рекомендовал Смит) главным образом рынок диктует цены и определяет динамику торговли и разделение труда, а правительство играет роль, близкую к отведённой ему Кейнсом: пытается смягчить экономический цикл и уменьшить неравенство доходов.
Не многие общества сейчас сопротивляются западным моделям сбыта и потребления, да и образу жизни. Лишь в сфере политических институтов сохраняется впечатляющий плюрализм: множество стран, каждая по-своему, сопротивляются идее верховенства права с его защитой прав человека как основания полноценного представительного правления. Стр.37-38.
Проблема в том, чтобы объяснить, как это случилось. Что такое после XV века произошло с цивилизацией Западной Европы, что позволило ей превзойти казавшиеся недосягаемыми империи Востока? Стр.39.
Джаред Даймонд в книге «Ружья, микробы и сталь, (1997) объяснил, почему Евразия оказалась впереди всей планеты, но лишь в работе «Как разбогатеть» (1999) он предложил ответ на вопрос, почему одна часть Евразии обошла другую. Ответ Даймонда таков: монолитные империи, занимавшие равнины Восточной Евразии, душили изобретательство, а многочисленные монархии и города-государства в изрезанной горными цепями и реками Западной Евразии постоянно пребывали в состоянии творческой конкуренции и обмена.
Я хочу показать, что главными источниками могущества, отличающими Запад от остального мира, стали 6 групп универсальных институтов и связанных с ними идей:
1. Конкуренция, 2. Наука, 3. Имущественные права, 4. Медицина, 5. Общество потребления,
6. Трудовая этика. Стр.44.
Глава 1. Конкуренция.
В работе «Конфуцианство и даосизм» (1915) Макс Вебер указывал, что конфуцианский рационализм есть средство «приспособления к миру», в то время как Западу свойственно стремление к «овладению миром». Эту точку зрения отстаивали философ Фэн Юлань в «Истории китайской философии» и кембриджский учёный Джозеф Нидэм в многотомном труде «Наука и цивилизация в Китае». Такие объяснения, апеллирующие к культуре, трудно согласуются с тем фактом, что до эпохи Мин китайская цивилизация упорно стремилась овладеть миром – с помощью техники. Стр.65.
В начале XV века Китай оказался на грани технического прорыва, который мог сделать императора Чжу-ди (Юнлэ) хозяином не только Срединного государства, но и буквально «всего, что под небом».
В Нанкине можно увидеть полноразмерную копию «плавучей сокровищницы» (баочуань) адмирала Чжэн Хэ, самого известного китайского мореплавателя. Длина корабля составляла около 120м – почти впятеро больше «Санта-Марии», на которой в 1492 году Христофор Колумб пересёк Атлантику. Флот Чжэн Хэ брал на борт до 28 тысяч человек и был крупнее любого западного до Первой Мировой войны. Во время шести плаваний эпического масштаба (1405-1424) флот Чжэн Хэ посетил Таиланд, Суматру, Яву и некогда великий Каликут (ныне Кожикоде в индийском штате Керала), Темасек (ныне Сингапур), Малайский полуостров, Цейлон (Шри-Ланка), Каттак (индийский штат Орисса), Ормуз, Аден и Джидду на Красном море.
В ходе трёх из своих плаваний Чжэн Хэ достиг восточного побережья Африки. Около 30 африканских правителей прислали своих посланников. Стр.67-70.
В 1424 году Чжу-ди умер, и вместе с ним были похоронены внешнеполитические амбиции Китая. Плаванья Чжэн Хэ прекратились (последняя экспедиция в Индийский океан состоялась в 1432-1433 годах). «Морской запрет» (хайцзинь) не приветствовал плаванья. С 1500 года китайца, замеченного в постройке судна более чем с двумя мачтами, приговаривали к смерти, а в 1551 году преступлением стал выход в море на двухмачтовом судне. Отчёты о путешествиях Чжэн Хэ уничтожили. Подобно полёту «Аполлона» на Луну, путешествия Чжэн Хэ стали великолепной демонстрацией богатства и технических достижений. Но, свернув программу изучения заокеанских земель, приемники Чжу-ди лишили это предприятие экономических перспектив.
Этого нельзя сказать о походах мореплавателя из маленького королевства, лежащего на другом конце Евразии. Недавно взошедший на престол португальский король Мануэл поручил Васко да Гаме великую миссию. Конечно, все четыре корабля португальской экспедиции поместились бы в одной «плавучей сокровищнице» Чжэн Хэ, а численность моряков да Гамы составляла лишь 170 человек. Но достижение поставленной цели – новые земли и пряности – могло склонить чашу весов на сторону Запада. Стр.71.
Инструкции короля Мануэла сообщают нам нечто очень важное о методах, которыми западная цивилизация расширяла своё влияние за морем. Как увидим, у Запада было более одного преимущества. Главным из них была, конечно, жёсткая конкуренция, ставшая двигателем Великих географических открытий. Речь шла о том, чтобы обойти своих конкурентов в экономическом и политическом отношении. Успех да Гамы означал бы, что Лиссабон обставил Венецию. Европейские экспедиции XVI века – гонка за пряностями – были аналогом космической гонки ХХ века. Стр.72.
Стремление к торговле было отнюдь не единственным различием между португальцами и китайцами. У пришельцев из Лиссабона была черта, которую Чжэн Хэ применял очень редко : беспощадность. Португальцы творили бесчинства, поскольку знали: открытие нового торгового маршрута может встретить сопротивление. Они верили в насилие. Стр.73.
Португалия с населением менее 1% населения Китая могла надеяться захватить торговлю громадных азиатских империй? Тем не менее, соотечественники де Камоэнса организовали цепь факторий на побережье Африки, в Аравии и Индии, в Малаккском проливе, на «Островах пряностей» (Молуккских островах) и даже дальше Макао.
К заморской экспансии присоединились и другие европейцы. Вслед за Португалией в дело вступила Испания. Испанцы перехватили инициативу в Новом Свете и основали форпост на Филиппинских островах, откуда можно было переправлять в Китай мексиканское серебро.
В 1494 году Тордесильясский договор разделил мир между двумя иберийскими державами. Однако голландцы – непокорные и предприимчивые подданные испанской короны – также высоко оценили потенциал нового маршрута торговли пряностями. К середине XVII века они превзошли португальцев и в числе судов, огибающих мыс Доброй Надежды, и в отношении тоннажа. Старались не отставать и французы. Стр.74.
Мир впал в безумие конкуренции. Но открытым остаётся вопрос: почему европейцы с большим, чем китайцы, энтузиазмом относились к торговле? Почему да Гама был столь жаден, что был готов пойти на убийство ради денег? Ответ можно найти на картах средневековой Европы: здесь буквально сотни стран, от королевств на западном побережье до россыпи городов-государств между Балтикой и Адриатикой. В Европе XVI века насчитывалось 1000 государств, 200 лет спустя – около 500 более или менее независимых образований. Стр.75.
Выигрыш от почти постоянных конфликтов в Европе состоял в том, что доходы соперничающих государств, из которых оплачивались войны, непрерывно росли. С XIII века итальянцы, а следом и другие европейцы экспериментировали с небывалыми доселе механизмами государственных заимствований и заложили фундамент современного рынка облигаций. На Востоке не было ничего подобного.
Хотя королевские доходы благодаря торговым компаниям выросли, королевские прерогативы сократились. В государствах эпохи раннего Нового Времени появились дополнительные влиятельные игроки: банкиры, держатели облигаций, управляющие торговых компаний.
Наконец, из-за усобиц ни один европейский монарх не мог стать могущественным настолько, чтобы препятствовать открытию и освоению заморских земель. Стр.77.
Короче говоря, характерная для Европы политическая раздробленность не позволила построить что-либо отдаленно напоминающее Китайскую империю. Это побуждало европейцев пытать счастья (в экономическом, геополитическом и религиозном отношениях) в далёких землях. Для Европы малое было прекрасным, поскольку влекло за собой конкуренцию – не только между государствами, но и в их рамках. Стр.78.
Официально Генрих V был королём Англии, Уэльса и даже Франции, на которую он предъявлял права. При этом в сельской Англии власть в действительности находилась в руках крупной феодальной знати – потомков баронов, исторгнувших Великую хартию вольностей у короля Иоанна, а также джентри и бесчисленных церковных и светских корпораций. Города нередко пользовались самоуправлением. И, что особенно важно, крупнейший коммерческий центр страны был почти независим. Лондонская корпорация (City of London Corporation), один из ранних образцов автономного коммерческого предприятия, – с одной стороны прототип современных корпораций, с другой – предшественница самой демократии.
Уже в 30-х годах XII века Генрих I даровал лондонцам право избирать шерифами и судьями тех, «кого они сами пожелают», и отправлять правосудие и вести финансовые дела без вмешательства короля и других властей. Стр.79.
Сити конкурировал не только с короной: соперничество шло и в границах Лондона. Его гильдии ведут свою историю со средневековья.
Эти мастерства (masteries) обладали не только значительным влиянием на определённые сектора экономики, но и политической властью. Стр.80.
И в то время как средневековыми европейскими королевствами управляла группа потомственных земледельцев и священнослужителей, отбираемых по прихоти монарха, Китаем на всех уровнях управляла конфуцианская бюрократия, пополняемая, вероятно, при помощи самой сложной в истории экзаменационной системы. Стр.82.
Династия Мин воцарилась в Китае в 1368 году. Итоги правления династии оказались катастрофическими. В 1580-1650 годах население Китая сократилось на 35-40%. Замкнутость обернулась западнёй, особенно для такого сложного общества, как китайское. Оно достигло равновесия впечатляющего, но хрупкого. Сельское хозяйство могло прокормить на удивление много людей, но лишь при крайне статичном общественном устройстве, которое буквально перестало воспринимать что-либо новое. Это была своего рода ловушка. Когда что-то пошло не так, ловушка захлопнулась: для выхода из кризиса не нашлось ресурсов.
Напротив, в Англии, население которой в конце XVII века росло, заморская экспансия сыграла важнейшую роль в выводе страны из мальтузианской ловушки. Стр.85.
Задолго до Промышленной революции небольшая Англия выигрывала в сравнении с великими цивилизациями Востока благодаря торговле и колонизации. Отказ Китая и Японии от внешней торговли и курс на интенсификацию разведения риса привели к тому, что с ростом населения доходы упали. То же произошло с питанием, средним ростом и производительностью труда. Когда случался неурожай или хрупкому сельскому хозяйству что-либо угрожало, результаты были катастрофическими. Стр.86.
Срединное государство, некогда колыбель изобретений, превратилось в посредственную страну, враждебно настроенную к иностранным новинкам. Стр.88.
Конкуренция, компании, рынки. Торговля – от всего этого Китай когда-то отвернулся. Теперь всё иначе. Чжэн Хэ, воплощение китайского экспансионизма, снова кумир Китая. Дэн Сяопин, величайший реформатор постмаоистской эпохи, однажды заявил: ни одна страна не может развиваться, закрывшись от всех, не поддерживая международные связи, не привлекая передовой опыт развитых стран, а также достижения передовой науки и техники и иностранный капитал.
О самоизоляции не может быть и речи. Стр. 89.
Глава 2. Наука.
С VII века, когда ислам покинул аравийские пустыни, Запад и Восток постоянно конфликтовали. Последователи Мухаммеда вели джихад против последователей Иисуса Христа. Христиане ответили крестовыми походами в Святую землю (в 1095-1272 годах их было 9) и Реконкистой – отвоеванием Испании и Португалии. Три последних века Запад (если не считать отдельных неудач) последовательно выигрывал в этом «столкновении цивилизаций, – в том числе благодаря своему превосходству в научной сфере. Однако так было не всегда.
Отнюдь не только религиозное рвение позволило преемникам пророка Мухаммеда создать халифат, к середине VIII века простиравшийся от Толедо до Кабула. Халифат Аббасидов находился на переднем крае науки. Стр.95.
Запад должен быть благодарен средневековому мусульманскому миру, во-первых, за сохранение античной мудрости, а во-вторых, за развитие картографии, медицины, философии, математики и оптики. Роджер Бекон признавал: «Философия пришла к нам от мусульман».
Почему исламский мир проиграл Западу соревнование в науке? И как научная революция помогла западной цивилизации получить преимущество и в военном отношении, и в отношении знаний? Стр.96.
Европейский путь к научной революции и Просвещению не был ни прямым, ни коротким. Он начинался с принципа отделения церкви от государства. Предписание «воздавайте кесарю кесарево, а Божие Богу» (Мф 22621) очень отличается от коранических. Коран настаивает на неотделимости божественного закона, данного в откровениях Мухаммеду, от власти, основанной на исламе. Тезис Христа, различавшего мирское и духовное, в V веке развил Августин Блаженный в трактате «О граде Божьем» (противопоставляется «граду земному» - Римской империи), позволил европейским правителям последовательно сопротивляться политическим притязаниям папы римского. Стр.104.
До 1500 года Европа была юдолью печали, но не неведенья. Ренессанс – во многом благодаря контактам с мусульманским миром – вернул в оборот античные знания. Происходило и кое-что прежде невиданное. XII век стал свидетелем рождения на Западе полиграфии. Уже к 1500 году в одной лишь Германии было более 200 типографий. В 1518 году – 260, в 1520 – 570, в 1524 – уже 990. Стр.105.
Ни один автор не получил такой выгоды от распространения печати, как немец Мартин Лютер – не в последнюю очередь потому, что он увидел пользу в том, чтобы писать не на латыни, а на своём родном языке. Лютер настаивал, что все христиане являются «священниками и царями во Христе…. Мы не только свободнейшие из царей, но также и вечные священники, это ещё превосходнее, чем быть царём, ибо как священники, мы достойны предстать перед Богом, чтобы молить о других и учить друг друга божественной истине». Около 30 сочинений Лютера, опубликованных с марта 1517 года до лета 1520 года, вышли примерно 370-ю изданиями.
В 1521-1545 годах на одного лишь Лютера пришлась половина всех публикаций в защиту Реформации. Стр.106.
К середине XVII века научные издания стали распространяться столь же быстро, как столетием раньше протестантское учение. Благодаря печатному станку и всё более надёжной почте сложилась удивительная сеть – по современным меркам не широкая, однако более мощная, чем любая из имевшихся в распоряжении учёных. Бесспорно, интеллектуальная революция оказала влияние сильнейшее, нежели религиозная, ей предшествовавшая и неумышленно её вызвавшая.
Напротив, научные успехи турок в тот же период были скромны. Лучшее объяснение этого расхождения – неограниченная власть религии в мусульманском мире. Мусульманский мир сопротивлялся и книгопечатанию. Неспособность турок примирить ислам с научным прогрессом имела для них пагубные последствия. Стр.112-113.
Единственной западной книгой, до конца XVIII века, переведённой на ближневосточный язык, была книга о сифилисе. Так духовенство лишило турок шансов на научный прогресс в тот самый момент, когда христианские церкви Европы начали ослаблять свой контроль над поиском знаний. Стр.114.
Во второй половине XVII века, пока Османская империя пребывала в полусне, правители Европы поощряли развитие науки – как правило, игнорируя мнение церкви на этот счёт. В июле 1662 года Карл II своей хартией утвердил Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе. Четыре года спустя в Париже была основана Королевская академия наук – первоначально как картографический центр. Стр.115.
Конечно, наука тогда не была, да и не является теперь, всецело коллективным делом. Тогда, как и теперь, учёными двигали и честолюбие, и альтруизм, однако из-за необходимости публиковать работы сумма знаний увеличивалась. Наука и государство на Западе стали партнёрами. И ни один монарх не продемонстрировал преимущества этого партнёрства лучше, чем друг Вольтера Фридрих Великий. Стр.116.
«Правитель – первый слуга государства, – писал Фридрих Великий в 1752 году в первом из двух политических завещаний, обращённым к потомкам. – Ему хорошо платят, так что он может содержать себя в добром порядке, но взамен от него требуется… труд на благо державы».
Либерализм указов, изданных им после коронации, поражает и сегодня: они провозглашают не только религиозную терпимость, но и неограниченную свободу печати, и открытость страны для иммиграции. Фридрих провозгласил: «Здесь каждый может искать спасение, таким образом, который представляется ему наилучшим» (даже мусульмане). Стр.122.
Благодаря соединению свободы и терпимости к иностранцам в Пруссии начался культурный бум, отмеченный основанием читательских и дискуссионных обществ, книжных лавок, журналов, научных обществ. В правление Фридриха Иммануил Кант, исследовавший в «Критике чистого разума» (1781) природу и границы разума, стал, вероятно, самым великим философом XVIII века. Для Фридриха не имело ни малейшего значения, что великий мыслитель был внуком шотландца-седельника. Христианство, сардонически заметил король, «полное чудес, противоречий и нелепостей, порождено лихорадочным воображением жителей Востока…. Христианство придумали фанатики, используют интриганы, а верят в него дураки».
В этом сама суть Просвещения, ставшего продолжением научной революции. Имелись, правда, два отличия. Во-первых, круг философов был шире круга учёных. Стр.123. Во-вторых, главной заботой мыслителей Просвещения было не естественнонаучное знание, а то, что шотландский философ Давид Юм назвал «наукой о человеке». Учёные XVIII века желали знать, какова природа. Философов сильнее интересовало, каким может (или должно) быть общество. Стр.124.
В январе 1744 года Фридрих учредил Королевскую академию наук, объединившую Прусское королевское научное общество и открывшееся годом ранее негосударственное Берлинское литературное общество, и убедил Мопертюи занять пост президента академии – «самое большое завоевание в моей жизни», как признавался король Вольтеру. Стр.126.
Между Просвещением, как его понимал Фридрих, и научной революцией имелось важное различие. Лондонское королевское общество было центром открытой интеллектуальной сети. Прусская Академия, напротив, задумывалась как иерархическая структура, построенная по модели абсолютной монархии. Стр.127. В общем просвещение Пруссии касалось свободной мысли, а не свободы действий. При этом свободная мысль была поставлена преимущественно на службу государству. Ведь наука нового типа была способна на большее, нежели объяснение природы и «расколдовывание» небесных тел. Она могла предопределить возвышение и падение земных держав. Стр.128-129.
Турки к тому времени поняли, что должны учиться у Запада. В 1732 году Ибрагим Мутеферрика (чиновник, родившийся в Трансильвании в семье христиан) представил султану Махмуду I свои «Основы мудрости в устройстве народов». Стр.133. Послание было недвусмысленным: если Османская империя желает быть великой державой, она должна принять и научную революцию и Просвещение. Стр.134.
Импорт западной техники не мог заменить модернизацию. Туркам нужны были не только новые дворцы, но и новая конституция, алфавит, фактически новое государство. И они получили всё это – в значительной степени благодаря усилиям одного человека. Его звали Кемалем Ататюрком. Он желал стать турецким Фридрихом Великим. Стр.138.
Вестернизация алфавита явилась лишь частью культурной революции, начатой Ататюрком во имя модернизации Турции. Манера одеваться тоже изменилась. Шляпа заменила феску и тюрбан, осуждалось ношение платков. Были приняты западный календарь и христианское летоисчисление. Но самым важным шагом Ататюрка стало провозглашение Турции светским государством. Халифат был упразднён в марте 1924 года. Месяц спустя распустили религиозные суды, а шариат сменился гражданским кодексом по образцу швейцарского. На главном здании Университета Анкары красуется цитата Ататюрка: «Для всего на свете – для цивилизации, для жизни, для успеха – самые надёжные проводники суть знание и наука» Стр.141.
Глава 3. Собственность.
Нельзя сказать, что Испанская и португальская империи страдали пороками великих восточных империй. В отличие от китайцев, испанцы рано стали участниками мирового торгового бума после 1500 года. В отличие от турок, они рано приняли научную революцию. Ключевым различием между Британской и Латинской Америками было представление о государственном управлении. Ошибаются те, кто называет эту идею «демократией» и думают, будто для этого достаточно устроить выборы. Демократия – замковый камень в здании, имеющем своим фундаментом верховенство права, точнее неприкосновенность свободы личности и защиту частной собственности, обеспеченных представительным конституционным правлением. Стр.150
Капитан первого судна, прибывшего в Каролину, привёз в Новый Свет «Основные законы» - институциональный шаблон с особым упором на вопрос о земле. «Основные законы» составил в марте 1669 года Локк, в свою бытность секретарём графа Шефтсбери, одного из 8 «лордов-собственников» провинции Каролина. Документ примечателен тем, что в нём сказано, и тем чего в нём нет. Локк, следуя желанию своего патрона, стремившегося «избежать… многочисленной демократии», набросал следующий проект. В Америке должно было появиться иерархическое общество с потомственным дворянством и строгие правила отчуждения и раздела из обширных земель.
Колонисты мудро проигнорировали большинство его предложений, однако восприняли одну из ключевых идей: о связи политического представительства и собственности. Статья 4 «Основных законов» определяла, что 3/5 следует распределить «среди народа». Статьи 71 и 72 определили статус парламента, созываемого раз в 2 года, а также условие, что никто не может быть избран в парламент, если он не владеет на праве собственности менее чем 500 акрами земли в округе, от которого избирается; и никто, владеющий на праве собственности менее чем 50 акрами земли в указанном округе, не может участвовать в выборах указанного члена (парламента). Стр.164-165.
В Англии имущественные права защищались, но собственность была сосредоточена в руках немногих (в 1436 году 6-10 тысяч дворянских семей владели около 45% земли, церковь – 20%, корна – 5%). А в Америке буквально из низов можно было шагнуть вверх по лестнице собственности. Активное использование земли было не только высокой формой империализма в экономическом смысле. Оно оправдывало присвоение земель аборигенов – охотников и собирателей. Локк в «Основных законах пояснил, что в Каролине политической властью обладают земледельцы. Стр.166.
Начало «демократии собственников» было очень скромным. Первые депутаты Каролины собирались в простом чарльстонском доме. Тем не менее, институты, подобные этому, стали основой для революции в управлении. Английская корона заложила основание своей американской империи, просто уполномочив соответствующим образом торговые компании.
Хотя губернаторов колоний назначал король, признавалось, что их население вправе формировать представительные органы. И колонисты скоро начали учреждать такие институты.
А вот в Латинской Америке ничего подобного не было. В испанских колониях земля была распределена диаметрально противоположным способом. Стр.167.
Энкомьенда не означала постоянного владения. По испанским законам земля, которой пользовался энкомьендеро и его наследники, оставалась в собственности короны и границы её даже не думали обозначать. Лишь со временем поместья превратились в наследственные асьенды. С начала XVI века Испания ограничила эмиграцию в американские колонии. В результате колонистам не был доступен ни один из путей восходящей мобильности, имевшийся в Британской Америке. Стр.168.
Инакомыслие и многообразие были среди организующих принципов английской колонизации. Несмотря на негативные моменты, сложилось общество купцов и фермеров, не чуждых идеи политической и религиозной свободы. В статье 97 «Основных законов Каролины» Локк высказался о веротерпимости: Гражданский мир должен сохраняться среди многообразия мнений, и наши соглашения и договоры со всеми людьми должны надлежащим образом…соблюдаться. Удивительная самоуверенность после стольких лет религиозной вражды в Европе строить общество, где всего 7 человек могут основать новую церковь!
Эти глубокие различия между гражданским обществом колоний в Северной и Южной Америке отчётливо проявились, когда пришло время обрести независимость. Стр.169-170.
В конце XVIII века и Испания, и Британская империя переживали кризис. Ужесточение имперскими властями контроля над трансатлантической торговлей и дороговизна Семилетней войны (1756-1763) привели к восстаниям в Америке. Мятежи в 70-х годах XVIII века в английских колониях имели соответствие в испанских: восстание под предводительством Тупака Амару II в Андах (1780-1783) и восстание комунерос в Новой Гранаде (современная Колумбия) в 1781 году. Но когда 13 английских североамериканских колоний потребовали независимости, это была реакция сознательно стремящегося к свободе общества купцов и фермеров. Стр.170.
Если бы революционеры не пошли дальше Статей конфедерации, то, возможно, Северная Америка повторила бы судьбу Южной. Понадобилась Конституция 1787 года – самый впечатляющий в истории пример создания политического института, – чтобы создать жизнеспособную федеральную структуру. Недавние колонисты приняли не только квартет властей по Локку (исполнительная власть, двухпалатный парламент и Верховный суд), но и единый рынок, торговую политику, валюту, армию и (это очень важно) закон о банкротстве – и не забудем о Четвёртой поправке, защищающей «от необоснованных обысков и арестов».
Симон Боливар должен был стать Вашингтоном Южной Америки. Но, хотя он тоже победил империю – Испанскую, ему не удалось создать Соединённые Штаты Южной Америки. Стр.174.
Почему Боливару не удалось сделать Великую Колумбию ядром Соединённых Штатов Латинской Америки? Поверхностный ответ можно найти в его стремлении к централизации власти и в сопротивлении региональных каудильо, заполнивших вакуум власти после ухода испанцев. Но при этом остаются без рассмотрения три вопроса.
Прежде всего, у жителей Южной Америки почти не было опыта демократического принятия решений, в отличие от североамериканцев с их колониальными ассамблеями. Власть была сконцентрирована в руках уроженцев Испании. Стр.179.
Боливар мечтал не о демократии, а о диктатуре, и не о федерализме, а об унитаризме. Он писал в «Картахенском манифесте»: «Наши сограждане ещё не способны самостоятельно и широко пользоваться своими правами, потому что у них нет политических добродетелей, свойственных подлинному республиканцу, добродетелей, которые невозможно приобрести под властью абсолютистских правительств, отрицающих права и обязанности граждан». Его «Органический декрет о диктатуре» (1828) ясно дал понять, что в боливарианской Южной Америке не место ни демократии, ни верховенству права.
Вторая проблема заключалась в неравном распределении собственности. Семья самого Боливара владела 5 большими поместьями, занимавшими более 120 тысяч акров. В Венесуэле после провозглашения независимости почти вся земля принадлежала креольской элите, насчитывающей всего 10 тысяч человек – 1.1% населения. Контраст с США в этом отношении разителен. Там после войны за независимость приобрести землю стало ещё легче благодаря правительственным кредитам. Стр.180-181.
И по сей день это одно из самых заметных различий между Северной и Южной Америкой.
Третья трудность, тесно связанная с предыдущей, состояла в том, что степень расовой разобщённости в Южной Америке была гораздо выше. Вообще Боливар не был заинтересован в предоставлении политических прав местному населению. Стр.182.
Чтобы понять, почему расовое разделение было более сложным в Южной Америке, важно оценить различия, проявившиеся ко времени революции Боливара. В 1650 году индейцы составляли около 80% населения и Северной и Южной Америки, включая Бразилию. Однако к 1825 году пропорции стали радикально различаться. В испанской Америке аборигенные народы составляли 59% населения. В Бразилии их доля достигала 21%, а в Северной Америке оно было ниже 4%. Стр.184.
Таким образом, в итоге южноамериканское единство, задуманное Боливаром, оказалось невозможным. Только что ставшие независимыми государства начали своё существование без традиции представительного правления, с глубоко неравным распределением земли и с межрасовой враждой, тесно связанной с экономическим неравенством. Стр.185.
Северная Америка стала богаче Южной потому и исключительно потому, что английская модель, предполагавшая наличие широкого слоя частных собственников, а также демократию, работала лучше испанской модели, подразумевавшей авторитаризм и концентрацию богатства в руках немногих. Стр.196.